Каир. Биография города

Олдридж Джеймс

Богатейшие сведения об истории Каира за 200 лет турецкой оккупации оставил нам талантливый египтянин Абдель Рахман аль-Габарти. Он не только рассказывал о жизни города в XVII и XVIII веках, но — и это самое важное — вел день за днем дневник во время наполеоновской оккупации Каира. Чуть ли не на каждой странице книги аль-Габарти «Биографические и исторические чудеса» можно найти такие мимоходом брошенные фразы: «На четвертый день месяца паша удушил своего помощника…» или: «на двенадцатый день рамадана 1780 года был сильный ураган, окутавший Каир пыльным облаком. Это было в пятницу, и все думали, что пришел конец света…»

Аль-Габарти рассказывает нам об эпидемиях, рождении видных людей, ценах на хлеб, состоянии казны и о жизни великих деятелей. Он приводит беседы

с выдающимися учеными; пишет, что во время голода в 1695 году истощенные жители Каира устроили у стен цитадели демонстрацию против паши. Тот возмутился, вскочил на коня и отправился разгонять смутьянов. Но толпы ворвались в лавки и склады, растащили запасы зерна и продовольствия, и восстание приняло такие широкие масштабы, что Порта сместила пашу и прислала на его место нового. В 1698 году человек по имени аль-Олейми провозгласил себя святым в маленьком кафе позади фонтана аль-Мумен, и толпы людей собирались, чтобы взглянуть на него. Он «благословил» совместные танцы и любого рода общение мужчин и женщин. Каирцы с удовольствием воспользовались «разрешением» и устроили вакханалию. Нагрянули солдаты, увели «святого» и отрубили ему в цитадели голову.

Из описания Габарти создается впечатление, что населению Каира XVII века жилось тяжело, но оно сохраняло жизнерадостность, горячий темперамент и постоянно находилось в состоянии нервного напряжения. Ссоры между пашами, мамлюками и янычарами заражали жителей города, и они всегда были готовы выйти на улицы и протестовать по любому поводу. В течение многих лет население города делилось на две крупные группировки — фикаритов и кассемитов, которые играли не совсем понятную, но важную роль во внутренних конфликтах Каира. Это деление умышленно ввел завоеватель Селим, устроив турнир между египетскими мамлюками (кассемитами) и турецкими янычарами (фикаритами). Селиму удалось внести раскол и в среду каирских ремесленников, и те разделились на садитов и харамитов, причем одни поддерживали мамлюкских кассемитов, а другие — османских фикаритов (похоже, что за спиной тех и других стоял сам Селим). Так, ремесленники оказались замешанными в междоусобице мамлюков и янычар, которая, собственно говоря, их совершенно не касалась.

В конце концов весь город был втянут в распри, напоминавшие ссору Монтекки и Капулетти. От рабочего люда требовали поддержки в бессмысленных и кровопролитных сражениях; ремесленники рисковали жизнью, не получая никакой выгоды. Исследователи не пытались глубоко вникнуть в истоки этих распрей, но, по словам аль-Габарти, ненависть и вражда группировок «передавалась от господ рабам, от отцов сыновьям и была причиной многих преступлений, убийств, грабежей, насилия и поджогов». Каир процветал и богател, но его интеллигенция, люди, связанные с наукой и искусством, потеряли всякую надежду на счастливую жизнь при власти османских турок. Правители страны жили в вечном предчувствии измены и свержения с трона. Очевидно, об этих настроениях писал поэт Хасан аль-Хаджи, умерший в 1718 году:

Брат мой, будь бдителен, опасайся людей, Не питай обманчивых иллюзий. Ибо разве мало людей, прикидывающихся искренними, Но они, словно лисицы, предают тебя без оглядки… А больше всего берегись родителей, Они — источник всех печалей этого мира, И они умирают, как скорпионы.

Подобные чувства не типичны для арабских поэтов, которые бывали часто циничными и холодными, но редко опускались до такой мизантропии. Аль-Габарти упоминает поэта из Мекки по имени Сайд аль-Набтит (умер в 1713 году), который писал:

Общение с людьми подобно эпидемии, А изоляция от людей — это результат здравого суждения. Поэтому всякое доверие к людям — слабость, Так сказано в Святой книге.

Ученые,

как правило, сопротивлялись таким настроениям, и утверждение, что интеллектуальная жизнь Каира при турках медленно приходила в упадок, неверно. Почти все обитатели города в той или иной мере участвовали в обычных для Каира горячих словесных баталиях на улицах, на рынках и даже в мечетях. Презрение к дурным правителям находило выход в остром народном юморе, и аль-Габарти рассказывает, как до покоев одного из пашей доносились голоса уличных мальчишек, распевавших у стен цитадели: «Паша, паша, с глазами, как у блохи!»

Город мог быть и самокритичным. В 1705 году из-за недостаточного разлива Нила начался голод, и жители города устремились на Мукаттамские холмы молиться об урожае. Шейх Хасан аль-Хаджи был так возмущен паникой, что написал по этому случаю стихи:

Каирцы невежественны, Их глупость переходит всякие границы, Они узколобы и двуличны, А во лжи они достигли совершенства.

Шутка подействовала, все смеялись и возвратились домой, а Каир продолжал жить в ожидании новых сенсаций. Из описаний аль-Габарти видно, что, несмотря на гнет, насилие и голод, Каир становился поистине провинциальным, самодовольным городом. Шейхи и эмиры не строили величественных мавзолеев. Их больше устраивали богатые виллы на берегах Нила или маленьких озер (вроде Слоновьего озера или озера Эзбекие), которые скорее напоминали небольшие пруды, образовавшиеся при отливе вод Нила.

Аль-Габарти постоянно упоминает богатые и прекрасные дома, некоторые из них сохранились в Каире и ныне. Наиболее известен один из таких домов в районе Хишкадам, на полпути между Ваб аз-Зувейла и мечетью аль-Гури. Его построил Гамаль ад-Дин аз-Захаб, занимавший в 1637 году пост главы гильдии каирских купцов, и сейчас в музейном пыльном доме еще сохранилась оранжерейная бюргерская обстановка, столь характерная для домов богатых мусульман XVI и XVII веков. В доме толстые стены, замысловатые ходы и переходы, небольшие комнаты, а также «саламлик» (гостиная) и «каа» (нечто вроде прихожей), которые служили не для жилья, а для приема гостей. Вообще дом словно специально устроен так, чтобы принимать в интимной обстановке друзей, чтобы толстые веселые купцы могли усесться на диванах, задрав ноги в расшитых туфлях, и лениво сплетничать под журчанье фонтана, находившегося в центре мозаичного пола.

Именно в этих старых турецких домах, а не в музеях, можно найти подлинные образцы «мушарабия» — деревянных ширм, покрытых тончайшей резьбой, — и понять их истинное назначение. Это ажурные резные перегородки, за которыми на маленьких галереях скрывались женщины; сквозь ширму они видели мужчин и слушали их разговоры, одновременно болтая меж собой, хихикая и поглощая сладости.

Во времена османских турок купцами в Каире были большей частью мусульмане, но торговлей занимались также копты и евреи, иногда очень богатые. Турки также назначали коптов чиновниками и служащими, а при губернаторе Мухаммед Амин-паше (умер в 1752 году) богатым коптам было разрешено совершить паломничество в Иерусалим. Караван вез большие богатства, и в нем было много женщин и детей. Копты расположились лагерем за стенами Каира, но мусульманские фанатики, возглавляемые студентами аль-Азхара, убедили губернатора (он и дал разрешение коптам на паломничество) не препятствовать ограблению коптов. Они напали на караван, разграбили его, а затем принялись заодно грабить и близлежащие дома.

Это типичный пример непостоянства турецких правителей Каира, но не все паши и эмиры были такими варварами. Аль-Габарти, например, рассказывает о правлении просвещенного и гуманного турка — Осман-бея Зульфикара. Известен также весьма образованный «хаткода» (министр или заместитель министра) по имени Радуан аль-Гилфи, возглавлявший армию азабов — турецких наемников. Возглавив администрацию Каира, он построил много прекрасных зданий, в частности дом у Эзбекие, отделанный золотом и цветной мозаикой.