Каирские хроники хозяйки книжного магазина

Вассеф Надя

Во второй половине XIX века государство ослабило свою монополию на книгопечатание, а затем и цензуру – особенно после британской оккупации Египта 1882 года. У высших слоев общества были возможности и желание вкладывать средства в печатные медиа. К 1900 году издавался целый скоп журналов – политических, социальных и феминистских: какие-то выпускались ради просвещения, какие-то – ради выгоды, какие-то – и для того, и для другого. Газеты и периодические издания публиковали речи, манифесты и романы, последние сначала выходили по частям, а потом – целой книгой. Далее последовали несколько десятков лет успешной и плодотворной работы египетских мастеров слова.

Но после революции 1952 года все изменилось. Когда в 1956 году Насер занял пост президента (будучи единственным кандидатом в избирательном бюллетене), он запустил целый ряд политических инициатив, изменивших египетскую действительность: стало во много

раз легче получить жилье, образование и медицинскую помощь; но также были лишены гражданства и депортированы множество иностранцев; был создан бюрократический аппарат на манер британского; были урезаны гражданские свободы; страна на десятки лет попала под управление военных. К началу 1960-х годов Насер обязал книжную индустрию публиковать тексты, пропагандирующие новые социалистические идеалы Египта и более широкомасштабную идею арабского национализма. Но его режиму не хватало инфраструктуры, способной воплотить этот замысел. К 1966 году издательства столкнулись с прогрессирующей убыточностью, и под девизом «по книге каждые шесть часов» они наводняли свои склады никому не нужными томами. Книги печатались на низкокачественной бумаге. Обложки были хлипкими и легко отрывались. Литературных агентов, списков бестселлеров и отделов маркетинга не существовало вовсе. О том, что такое автограф-сессия или презентация книги, никто и слыхом не слыхивал. Книги доставлялись из издательства стопками, перевязанными тесемкой так крепко, что на обложках оставались порезы, или в картонных коробках, в которых до этого перевозили пачки сигарет. Вот в таких условиях мы с Хинд и Нихал вышли на рынок. Не дрогнув, мы начали работать с этим хаосом – и против него.

Еще до того, как мы открыли магазин на Замалеке, практичная Хинд систематически отмечала и анализировала каждое возможное затруднение. Вокруг нас бушевал реформаторский оптимизм. Новое инвестиционное законодательство оживило фондовую биржу. Большое число египтян, получивших образование за рубежом, вернулось назад, исполненные решимости изменить будущее своей страны. Мы находились на рубеже художественного и культурного возрождения – несмотря на то что у нас еще не было основных современных удобств. Таких как книжные магазины.

Хинд помогла нам выплыть на этой волне, решая проблемы быстро и на ранней стадии. Она ходила по другим магазинам и издательствам; отмечала, как организована их работа, и задавала нужные вопросы. Во время таких вылазок она прикидывалась хрупкой, робкой и безобидной. Владельцы предприятий отвечали ей со скептицизмом, иногда в назидательной манере, но она оставалась невозмутимой. В разговоре с одним руководителем издательства она выяснила, что очень мало какие местные книги имеют на обложке ISBN (Международный стандартный книжный номер (англ. International Standard Book Number)). В Египте присваивать изданиям ISBN могли только государственные библиотеки, и делали они это лишь в том случае, если книга не была антиправительственной. Независимые издательства изобретательно обходили цензуру, вовсе обходясь без ISBN или «заимствуя» ISBN у опубликованных ранее книг. Порой египетские авторы издавались в других странах. Поскольку на обложках не было этого номера, в процессе выставления счетов, отправки и слежения за транспортировкой книг происходили серьезные ошибки. Составлять списки национальных бестселлеров было невозможно. Хинд приняла это чудовищное откровение со свойственной ей выдержкой. Она создала такое руководство по транслитерации имен авторов и названий книг для внесения их в нашу англоязычную компьютерную систему, которое охватывало все возможные сочетания букв. Используя ее фонетическую систему, мы смогли генерировать внутренние коды для наших арабских книг.

Затем она шагнула в область неизведанного: в данные о продажах. В книжных магазинах Египта традиционно заполняли вручную бухгалтерские книги и выдавали написанные от руки чеки. Никто точно не знал, сколько чего продает, поэтому и не умел правильно подбирать ассортимент. А те, кто все же вел учет продаж, держал его в секрете. Хинд пренебрегла этим обычаем, начав сводить все данные воедино и публиковать списки бестселлеров Diwan, что спровоцировало конкуренцию между издательствами и авторами и помогло знакомить читателей с новыми книгами. И это было только начало. Я никогда не знала, что еще Хинд замышляет, пока она с успехом не реализовывала свой план. Мы обе были убеждены в том, что лучше сначала сделать, а потом рассказать.

Чахлая каирская книготорговая индустрия воспитала два основных типа читателей: тех, кто смирился с нездоровой системой, и тех, кто, как Хинд, Нихал и я, мечтал об альтернативных вариантах. У посетителей Diwan было множество мнений и предубеждений относительно книжных магазинов. И нам нужно было уметь распознавать, а порой и рушить их установки.

Бывалые читатели чувствовали себя здесь как рыба в воде: покупали новые и продавали старые книги, советовали новинки и участвовали в дискуссиях. Они лично выходили на нас, владелиц, чтобы обсудить недочеты в обслуживании клиентов и передать нам свои жалобы. Они желали, чтобы Diwan преуспевала и соответствовала собственным стандартам. Я по сей день получаю электронные письма и сообщения в соцсетях от покупателей, недовольных задержками в доставке и какими-то другими моментами. Некоторые до сих пор хотят, чтобы кто-то из партнеров-основателей лично следил за продажами.

Другие приходили к нам не с такими добрыми намерениями.

Типичный разговор происходил так. «Я хочу поговорить с владельцем», – говорил покупатель, направляясь прямиком к Нихал, Хинд или ко мне.

– Я одна из них, – отвечала Нихал или Хинд. Я всегда старалась отойти в тень и заняться каким-то внезапно возникшим срочным делом.

– Я хочу вернуть эту книгу.

– Очень жаль. С ней что-то не так?

– Я купил ее. Прочитал. Она мне не понравилась. Верните мне деньги.

Далее диалог варьировался в зависимости от того, кто выступал в роли ответчика. Нихал всегда кивала, давая покупателю понять, что внимательно его слушает. Она мягко объясняла, что Diwan не библиотека. Зачастую покупатель отвечал на это, что мы как раз таки должны работать как библиотека. Мол, культура – общественное достояние, не так ли? На этой стадии я теряла самообладание и вклинивалась в разговор, говоря, что именно из-за этих вот допотопных убеждений Египет и стал таким, как сейчас, – и только после целого ряда подобных столкновений я наконец научилась держать язык за зубами. Нихал осторожно указывала на то, что в городе достаточно государственных библиотек, способных удовлетворить потребности покупателя, и выражала сожаление, что Diwan не работает по той же модели. Если же клиент попадал на Хинд, то она, с присущей ей любовью к абсурду, вступала в пространную дискуссию, чтобы испытать на прочность логические способности своего собеседника. Сохраняя уважительный тон и стремясь выглядеть наивной, она крушила его аргументы с ловкостью опытного спорщика. Если разговор затягивался, она смотрела на часы и вежливо откланивалась. Хинд самый непунктуальный человек, которого я знаю. Но, как и в нашей матери, в ней есть спокойная безжалостность и способность вежливо избавиться от человека, до которого ей больше нет дела.

Другие посетители были добрее, хотя тоже с трудом осваивали эту неведомую территорию. Они восхищались ясностью, щепетильным вниманием к деталям, декором, штатом сотрудников, но потом упирались в тот же вопрос: почему это магазин, а не библиотека? Хинд, Нихал и я, которые всегда присутствовали в торговом зале, объясняли, что библиотека, выдающая книги бесплатно, не может покрыть расходы на аренду, зарплаты, униформу, налоги и все прочие вещи, с которыми приходится иметь дело малому бизнесу. Когда нас в очередной раз спрашивали, имеет ли Diwan отношение к инициативе госпожи Мубарак по борьбе с безграмотностью, мы отвечали, что никак не связаны с первой леди или правительством – это частное предприятие. И нам с удивлением отвечали: какой нормальный человек станет вкладывать деньги в такое убыточное дело, как книготорговля?

Еще до того, как мы открыли Diwan, нам приходилось сталкиваться с неверием в наш замысел. На стадии подготовки Али, муж Нихал и один из наших соучредителей, предложил проинтервьюировать писателей, спросив их, откуда они берут идеи для своих книг. Выпускник Deutsche Evangelische Oberschule, одной из немецких школ Каира, Али был увлеченным читателем и компанейским человеком, способным заразительно смеяться. Меня поражало его умение заводить и поддерживать дружбу с людьми, разделенными с ним поколениями, континентами и идеологиями. И вот однажды мы отправились с ним на встречу с одним из самых выдающихся египетских журналистов. Выслушав нашу с Хинд презентацию проекта, он оглядел нас с головы до ног, а затем вынес свой вердикт: мы буржуазные домохозяйки и просто зря тратим свои время и деньги. С тех пор как в Египте исчез средний класс, никто здесь больше ничего не читает.

– Неужели все, что финансово невыгодно, вообще не имеет права на существование? – спросила я журналиста. – Правительства поддерживают общественные пространства, такие как парки, музеи, библиотеки, чтобы повысить культурное благополучие нации. Почему же вы считаете, что отдельный человек, который хочет взять на себя эту же миссию, обречен на провал?

– Вы молодые женщины, слабо знакомые с этим миром. Я говорю с вами как с собственными детьми. Я хочу уберечь вас от разочарования. Вы не представляете, как трудно вам будет вести свой бизнес, тем более если он будет связан с книгами. Ваши поставщики и клиенты съедят вас заживо.