Как боги. Семь пьес о любви
Шрифт:
Федя. Ты, Фаликова, стоишь не двух, а трех двадцатилетних!
Черметов. А, Федя! (Пожимает ему руку.) Как жизнь?
Федя. Как в вагине у богини!
Черметов. Неплохо, надо запомнить. Что-то ты давно не возникал?
Федя. Возникал. Охрана не пустила. Недобрые они у тебя!
Черметов (с улыбкой). Ну, ничего — я им скажу. (Замечает Тяблова.) О,
Отец Михаил. Во имя Отца и Сына и Святого Духа… (Тихо.) Вить, трубы совсем никакие. Разморожу храм по зиме, прихожане благочинному нажалуются. Снимет меня с прихода. Вить, обещал же помочь!
Анна (подслушав). А у вас, я смотрю, в церкви дисциплина. Как армии!
Черметов. Если бы в армии была такая дисциплина, как в церкви, королева, мы бы жили в другой стране! Отец Михаил, не журись, в понедельник перечислю. Честное капиталистическое!
Отец Михаил. Спаси тебя Бог!
Черметов. Слушай, Миш, а давай я лучше владыке позвоню! Даст тебе нормальный приход. Я как раз новый храм достраиваю. В центре города. А?
Отец Михаил. Не стоит. У каждого свой крест. А что-то ты давно не исповедовался и к причастию не ходил?
Черметов. Зайду, зайду…
Черметов отстраняет батюшку и вглядывается в Липовецкого, который с изумлением наблюдает за происходящим.
Черметов. Липа, ты, что ли!
Борис. Узнал!
Черметов. Ты откуда такой?
Борис. Из Австралии.
Черметов. Хороший островок. У меня там пара гостиниц. А у тебя?
Борис. Сеть ресторанов. Газетный холдинг «Русский австралиец». Ну и еще кое-что по мелочам.
Черметов. Газетный холдинг? Значит, в пиаре соображаешь!
Борис. Оф кос! Большой опыт работы на двух континентах!
Черметов. Это хорошо! Мне сейчас нужны свои, надежные люди с таким опытом! В мэры иду.
Борис. Я вообще-то отдохнуть прилетел. Сам понимаешь: родина, релакс, ностальжия…
Черметов. Поговорим. Не обижу!
Федя (торжественно и пьяно). Внимание, господа! Кавалер ордена «Красной Звезды» гвардии сержант Иван Алексеевич Костромитин!
Все замирают. Евгения Петровна из спальни вывозит коляску с Ванечкой. На нем китель с наградами, тельняшка, голубой берет. Борис торопливо достает видеокамеру и начинает снимать. Ванечка полностью парализован и, на первый взгляд, безучастен. Однако на его лице все-таки отражаются некие тени эмоций.
Евгения
Светлана. Вам показалось…
Продолжительная пауза. Все вглядываются в лицо героя. Вдруг Фаликова глупым голосом запевает: «Happy birthday to you!» Борис, продолжая снимать на камеру, подхватывает. Но все остальные на них смотрят как-то странно — и они смущенно замолкают. Липовецкий даже убирает камеру.
Черметов. Эх, Ванька, прости, что давно не был! Дела, знаешь, всякие… А ты почти не изменился. Только похудел.
Светлана. И поседел.
Анна. Морщины появились.
Борис. Он постарел. А что, так ничего и нельзя было сделать?
Евгения Петровна. Ничего. Каким только врачам не показывали. В Москве лежал. Экстрасенсы брались. Последнее им отдала. Даже в Германию возили. Спасибо Витеньке! (Целует его в плечо.) Посмотрели и отказались. Необратимые процессы. Медицина бессильна. Зато я рейхстаг увидела…
Борис. А он хоть что-то слышит или чувствует все-таки?
Евгения Петровна. Одни доктора сказали: совсем ничего. Другие считают, он вроде только на прием работает, а выразить ничего не может. Разве только улыбнется, нахмурится… Плачет иногда. От шума. Особенно на Новый год, когда петарды запускают. Но большинство докторов говорит: сознание утрачено. Одно тело осталось…
Федя. Эх, Ваня, Ваня… Был человек, а стал те-ло-век.
Светлана. Как ты сказал?
Федя. Теловек. Человек без души.
Отец Михаил. Человека без души не бывает. Господь душу дарует. Душа бессмертна.
Анна. Лучше бы тело было бессмертно.
Евгения Петровна. А я вот с Ванечкой все равно разговариваю, рассказываю, что происходит у нас во дворе, в городе, в России, ну и вообще в международном масштабе. Знаете, мне иногда кажется: все, что я сыночку говорю, прямо к Богу уходит…
Отец Михаил. А куда ж еще? Конечно к Нему. Господь всеведущ.
Евгения Петровна. Нет, серьезно! Рассказывала я Ванечке, какой у нас губернатор — хапуга. Рассказывала, рассказывала… Услышал! Губернатора нашего сняли!
Светлана. В Москву министром перевели. Если Господь всеведущ, как же он такое позволяет?
Отец Михаил. Не позволяет, а попущает. И не будем о суетном. Вспомним, зачем мы собрались!
Федя. Вот именно! Разрешите стихи прочесть!
Светлана. Федя, не надо! Слышали уже.