Как бороться с «агентами влияния»

Бобков Филипп Денисович

Желнов: Да.

Бобков: И как?

Желнов: Мне нравится язык.

Бобков: Нравится?!..

Желнов: Мог писатель оппонировать советской власти и при этом быть не запрещенным и не преследуемым?

Бобков: А что, таких не было разве?

Желнов: А кто, например, на вашей памяти?

Бобков: Были люди, писали. Сейчас уже все выветрилось из головы.

Желнов:

Вы не задумывались, что первая жена Солженицына, Наталья Решетовская, опорочила мужа своего, назвав его чуть ли не агентом, человеком, который предал. Ее книга вышла после кампании против Солженицына. Как так могло получиться с советским человеком, что он мог опорочить своего мужа публично?

Бобков: Видите ли, это ее вопрос. А насчет «опорочить» – я слово это не употреблял. Если она решила написать такую книгу и таким образом, то почему опорочить? Она писала то, что она считала нужным для себя. Это ее вопрос. Я не могу просто так сказать, почему и как, но я считал, что это ее был взгляд на ту обстановку, о которой она писала.

Желнов: А как получалось, что одни уезжали за границу, и даже способствовали их отъезду, как в случае с Бродским вы сказали «я был не против», а другие оказывались в тюрьмах и лагерях, в том числе по писательской линии, по художественной линии. Где этот раздел – кто больше преступник?

Бобков: Например, кого вы хотите назвать?

Желнов: Я, например, хочу упомянуть того же Шаламова. Я хочу упомянуть Марченко, известного правозащитника.

Бобков: Насчет Шаламова сейчас не могу вам сказать. А Марченко был человек враждебный советской власти.

Желнов: Марченко?

Бобков: Да. Он же с американцами сотрудничал.

Желнов: То есть Марченко нельзя было выпустить за границу?

Бобков: Самое было интересное не то, что нельзя, а то, что он не хотел.

Желнов: Марченко не хотел?

Бобков: Не хотел.

Желнов: А ему предлагали уехать?

Бобков: Несколько раз мы говорили ему: «Убирайся к чертовой матери». А он уперся. В свою очередь, сыграла большую роль в этом жена Даниэля. Она очень активно поддерживала то, чтобы он не уехал. Она с ним крутилась в свое время.

Желнов: А как вы отнеслись к тому, когда были вскрыты частично архивы пятого управления, что Синявский был дискредитирован со стороны КГБ как агент, хотя таковым не являлся? Ему приписывали статус агента. Как вы отнеслись к этим опубликованным архивам? Они появились после перестройки.

Бобков: Я уже этим не интересовался. Я не могу сейчас ничего сказать. Потому что я не знаю, о чем вы говорите. Я уже этим не интересовался. Он уехал. Спокойно уехал. Жена его спокойно уехала.

Желнов: Бывали ли случаи, когда вы лично для себя как Филипп Бобков, человек, который в системе, но который при этом сам по себе тоже может как-то мыслить, что вы понимали, что с тем или иным писателем или деятелем культуры переборщили,

что не нужно было так резко, что нужно было разобраться, присмотреться? Были ли какие-то действия, которые вам сейчас кажутся радикальными?

Бобков: Может быть, и были, конечно. Трудно мне сейчас к этому возвращаться, понимаешь? Потому что возвращаться – надо хорошо помнить это. Были, конечно, случаи, что делали, может быть, то, чего не надо было делать.

Желнов: Это что, например?

Бобков: Не знаю примеров… Просто говорю, что так могло быть. Все это в прошлом.

Желнов: Случалась ли ситуация, когда вы выходили за рамки конвейера и лично начинали вступаться за человека, переживать за его судьбу, следить за его судьбой?

Бобков: Были такие случаи. Бывали. Всяко было.

Желнов: С кем из этих людей вы хотели бы, может быть, чтобы отпустили, и повлияли на это?

Бобков: Мне сейчас трудно на эту тему говорить, потому что это все было очень давно. Были, конечно, такие ситуации. Что-то и делали тоже. Сейчас я просто не хочу выходить на конкретных людей, потому что это было уже давно-давно.

Желнов: А как к возвращению Сахарова вы отнеслись?

Бобков: Из Горького?

Желнов: Да.

Бобков: Нормально.

Желнов: Вы считали Сахарова предателем?

Бобков: Никогда не считал.

Желнов: Тогда кем вы его считали?

Бобков: Я его считал приличным человеком и очень сильным, серьезным ученым. А почему он уехал, почему его перевели в Горький тогда? Это не потому, что мы его… а потому, что нам надо было его спасти. Потому что эта его супруга, вот эта, которая его начала таскать в американское посольство, привела бы к тому, что в один прекрасный день он сел бы в американском посольстве и сидел бы там, и не выходил бы оттуда. Уехать бы он не смог из страны. В посольстве три или четыре человека сидели. Годами сидели… Вот так вот. Мелочь, конечно, но, тем не менее, они сидели в посольстве. И сел бы там и Сахаров. И мы решили тогда: лучше его вывести в Горький с тем, чтобы жена его, в конце концов, не загнала в такую ситуацию. Вот и все. Я с ним, кстати, в Горьком несколько раз встречался. Сидели, разговаривали о том, о сем.

Желнов: По поводу того, что он в посольство пойдет, оперативные данные были, или это предположения больше?

Бобков: Не оперативные данные, но это могло случиться. Потому что дама, которая у него была, она вообще… Она ведь в свое время была очень интересным человеком. Она могла его затащить в посольство и посадить там, и сиди. Поэтому и решили пойти на это дело. Мы с ним откровенно на эту тему говорили. Его же не просто схватили. Мы его к Крикункову пригласили, мы сидели втроем, разговаривали, эту тему как раз обсуждали. Именно такую, что «давай, лучше тебе уехать, чем»… Он согласился. Никаких не было проблем. Машину ему послали, он сам уехал. Это не было, что схватили, связали. Нет, нормально.