Как будем делить?

БольшаяМедведица

Но нас с Митькой праздник не особо радовал. Все наши тщательно разработанные планы по спаиванию, соблазнению и утаскиванию в темный уголок для частной беседы «о любви» неподдающегося нашим чарам препода были просто напросто «смыты в унитаз». Наш любимый куратор Андрей Николаевич Захаров скучал за столом для преподавателей и, похоже, даже не собирался осчастливить своим присутствием нашу группу.

– Что делать? Ну что же делать? – практически рвал на себе волосы Митька, стоя у окна в туалете, – он ведь так и не подошел к нам, даже не поздравил наших девчонок. И как мы теперь должны уговаривать его с нами поговорить?

– И ведь практически не пьет, зараза! – усмехнулся я. – Точно, разгонит нас в одиннадцать по домам, как малолеток.

И ослушаться не посмеем.

– А давай... давай станцуем ему, – озарило братишку новой идеей, – их столик как раз перед танцполом. А?! Давай?!

– Стриптиз, что ли?!

– Нет, стриптиз – это приватный танец и только для Него... – мечтательно закатил глазки Митька, – просто станцуем, как мы умеем, но чуть более соблазнительно и сексуально. Ну, давай!

– Ок! Я уже больше ничего не могу придумать, – соглашаюсь я, – может хоть на этот раз он не останется таким равнодушным и холодным.

Окрыленные, мы вылетели из туалета и, выпив для храбрости по паре глотков шампанского, ввалились на танцпол. Встав прямо напротив объекта наших грез, повернувшись друг к другу лицом и, поймав ритм, начали танцевать, подстраиваясь, зеркаля и синхронизируя наши движения.

Да! Танцевать мы с Митькой умели. С пяти лет мамуля таскала нас на бальные танцы, где мы осваивали польку, кадриль, вальсы, танго, сальсу и пасодобль. В двенадцать лет, проиграв в первый раз в жизни районные соревнования, Митька устроил девчачью истерику, наотрез отказавшись дальше танцевать с «этими тупыми дылдами, которые ему все ноги отдавили». И вот тут вмешался отец, наш любимый папочка. В очередной раз, пытаясь угодить всем членам своей семьи, разрешил нам с братом самим выбрать те танцы, которыми мы бы хотели заниматься. А расстроенной нашим бунтом мамуле презентовал (за истрепанные дорогими чадами нервы) недельный шопинг в Италии. Это была наша первая маленькая победа. Потом были школы современных танцев, затем клубных, пару месяцев мы даже стрип-дэнс изучали. Последней нашей общей страстью стали Street Dance (уличные танцы), и этому увлечению мы отдавались и душой, и телом. А вот сейчас, не сводя друг с друга глаз, душой и телом мы отдавались танцу-соблазну, танцу-искушению, предназначенному только Андрею... И только ему. Мелодии сменялись, темп то убыстрялся, то замедлялся, а мы самозабвенно танцевали...

– Он смотрит?! – одними губами шепчет мне Митька, встряхивая рыжими прядями.

– Да!!! – отвечаю, замечая радостный блеск в родных глазах.

– Тогда, давай вот так!!! – и братишка мягким движением развернул нас к преподавательскому столу.

И вот мы уже оба танцуем, повернувшись лицом к Андрею. Митька прижимается ко мне спиной и переходит на соблазнительные и вызывающие движения стрип-денса, заставляя меня принять правила его игры. Маленький неугомонный провокатор...

Андрей

Вечер, ожидаемо, был скучным и по-новогоднему банальным. Искусственная елка, сверкающая огнями, шарики-снежинки, зайчики-белочки, снеговики-снегурочки, километры сияющей мишуры, зажигательные мелодии и откровенные танцы. А я ждал. Чего ждал – не знал даже сам...

За преподавательским столом все было чинно и благородно. Едва пригубленные напитки, практически нетронутые закуски, вежливые разговоры ни о чем и нудные витиеватые поздравления. Как же мне хотелось за стол к рыжикам, хотелось настоящего праздника, «дружеских» объятий и «нетрезвых» поцелуев, когда любые, даже самые смелые и неприличные прикосновения можно списать на легкое (ну, или не очень) опьянение и общий драйв. Да кого я обманываю – я просто хотел к ним, к моим золотым мальчикам, моей сердечной боли и радости, моей невозможной слабости и невероятной силе.

Отвлекшись на свои невеселые мысли, я и не заметил, как на танцполе напротив меня появилось мое дублированное наваждение. Рыжики танцевали. Но, Господи! Как же они это делали... Да все танцовщицы гоу-гоу должны были немедленно удавиться от зависти на своих стрингах. Мерцающие

всполохи света, обманчивый полумрак и... два гибких тела – два золотистых языка одного пламени. Зачаровывают и искушают, околдовывают и манят. Время от времени к ним пытались пристроиться в танце наши девчонки и парни, но рыжики мягкими неуловимыми движениями уходили от навязчивой компании и только вдвоем снова возвращались на прежнее место, напротив нашего стола. Мои мальчишки, танцующие для меня! Только для меня! Сейчас я это видел, знал и наконец-то верил. А когда парни повернулись ко мне лицом, поймали мой ошеломленный взгляд и с загадочными улыбками начали извиваться в каком-то безумно волнующем танце, я просто потерял дар речи. Митька, почти прижавшись спиной к груди брата, грациозно и чертовски соблазнительно вращал стройными бедрами, а Витя, повторяя все движения младшего, еще и оглаживал его тело руками, пройдясь легкой лаской по плечам, рукам, обрисовал линии тела от груди до бедра, накрыл ладонью живот. Не касаясь. Только обозначая силуэт, словно приглашал вместо себя приласкать своего близнеца. Приглашал меня! Попробовать, узнать, владеть. Я снова не мог оторвать от них взгляда, попав в сладкую ловушку их глаз, сердце ныло и рвалось им навстречу.

Мозаика складывалась. Все ее части, которым я не придавал когда-то значения, вставали на свои места. Безупречная логика и моя хваленая интуиции, которых я не хотел слушать почти четыре месяца, со зверскими ухмылками подняли головы и выдали мне самый важный в моей жизни «анализ ситуации». Я влюблен. В рыжих, милых мальчишек. Сразу в обоих. И взаимно!

А память-садистка, удовлетворенно ухмыльнувшись и тяжело вздохнув, вдруг порадовала меня «веселыми картинками» из жизни Андрея Захарова, отчетный период сентябрь – декабрь:

Раз.

Посвящение в студенты. Моя аудитория, моя группа, давно уставшая веселиться и галдеть. Столы сдвинуты по периметру, уже собраны в мусорные мешки пустые коробки из-под пиццы и бутылки от газировки. Присмиревшие ребята сидят кто на стульях, кто на столах. И Витька. С гитарой. Закрыв глаза и прислонившись спиной к спине сидящего за ним брата, он нежно перебирал струны белоснежного инструмента и пел.

Мне так приятно осознать,

Что каждое мгновение,

Ты освещаешь мою жизнь

Своим сердцебиением.

Что каждый раз, когда ты рядом,

Я весь дрожу, как птица в клетке,

И жизнь не будет больше адом,

Расставлены по сердцу метки.

Твой голос льётся сладкой негой,

Твои объятья так теплы.

Мне не расстаться с страстью этой,

Ведь в моём сердце только ты.**

Девчонки, затаив дыхание, блестели влажными от слез глазами. Парни молчали. А я? Меня разрывало от нежности и несбыточных (как мне тогда казалось) желаний. А когда на последнем предложении старший рыжик открыл глаза и посмотрел на меня бездонным синим взглядом, я готов был порвать в лоскуты всех этих глупых дамочек, бросившихся к нему с благодарными поцелуями. А ведь тогда он пел для меня. Только я, как дурак, теша свои глупые страхи, даже думать не хотел о своей пагубной страсти к рыжим мальчишкам.

Два.

За окном сгущаются сумерки, а я проверяю собранные у студентов конспекты, мечтая оказаться дома, на уютном диване с чашкой горячего чая. Очередная тетрадь и... на полях мелкие, старательно прорисованные черно-белые наброски: влюбленные целуются под цветущими ветвями; пара, бредущая вдоль кромки воды, держась за руки; двое, застывшие на пике страсти и удовольствия. Картинки были выписаны так реалистично и в то же время так невозможно волшебно. Перевернув обложку, я прочитал имя владельца – тетрадь принадлежала Дмитрию Гессону. В одном из персонажей я безошибочно узнал себя, а вот другую особу я тогда даже не смог опознать по половому признаку. Девочка или мальчик? И вот теперь я знал, точно и верно, вторым персонажем романтичных картинок был Митька. Он нарисовал себя, со мной. Свои мечты, желания и свои чувства. Ко мне! А я не увидел...