Как будут без нас одиноки вершины
Шрифт:
На спуске у нас улетел Борис Уткин. Летел метров 300 по желобу. Когда я к нему подошёл, то испугался: лежит без головы, и нет крови. Я даже растерялся, стал кричать ребятам, а потом выяснилось, что пуховка накрыла голову и её просто не видно. А он потерял сознание и не двигался.
Поднялись на Ушбинский ледопад, вышли на «подушку», прошли мимо скал Настенко на «доску». Летом там на снегу делать нечего, а зимой лёд как гранит. Тогда ещё не было заворачивающихся ледовых крючьев, а был единственный абалаковский крюк «морковка». Лёд кристально чистый, гладкий, как полированный стол. На забивание крюка шло 100 ударов. Иной раз бьёшь, а он вылетает обратно. От частых ударов
К концу дня я начал выходить на гребень. Огромный карниз, я такой в первый раз в жизни видел. На обе стороны свисает, иксообразный, не видно, где проходит гребень, не знаешь, где встать. Прорубил я этот карниз, вышел на гребень и почувствовал, что меня сейчас может сдуть. Страшный ветер с юга. Надел на себя всё, что мог, закрепился и понял, что придётся здесь ночевать. Стал готовить площадку под палатку. Ребят нет, слышимости никакой, веревка натянута. Потом почувствовал, что за верёвку дергают. Она врезалась в снег и трудно было подавать ей сигналы. Поправил верёвку и вышел на голосовую связь. Оказалось, что пока я был на гребне, погиб Володя Вербовой. Шальной камень попал ему в голову.
Володя мой друг. Мы много с ним ходили. Прекрасный художник.
Когда начались разборы причин схода камня, стало ясно, что никто из нас спустить его не мог, над Володей никого из нас не было. Что произошло, непонятно. У него была плохая каска, короткая самостраховка. Даже если предположить, что ему крикнули: «Камень!», он не мог от него уйти, диапазон движений очень маленький. В течение трёх дней впятером мы спускали его. У нас даже мысли не было оставить Володю там. А сейчас что происходит? Во многих местах лежат в горах наши ребята. И не только на больших высотах.
Ниже Ушбинского перевала слышу голос Шалико Маргиани пришла помощь. И вот смотри» как интересно устроен наш организм: появился Шалико, и нас сразу покинули силы, им уже не помощники. Так трагически закончился тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый год.
Но в 65-м мы опять двинулись в район Ушбы: Володя Шагаев, Володя Безлюдный, Витя Тур, Коля Родимой, я и Борис Студёнин (Алма-Ата), лидер казахского «Спартака», который по десять раз был на Победе и на Хан-Тенгри. Снежный барс, прекрасный скалолаз. Человек мне очень близкий. Познакомились мы с ним так: была норма на выполнение мастера спорта — восхождение в разных горных районах. Скажем, не только на Тянь-Шане, но и на Кавказе или на Памире. Вдруг в «Белолакаи» у меня в отделении Студёнин. Знакомимся, узнаю его планы — закрыть мастера. Нет восхождений в другом горном районе, в иной горной системе. С тех пор подружились.
Это был 60-й год.
Идём, значит, в 65-м на Ушбу. На подушке Тур и Родимов под разными предлогами отказались идти дальше, стали спускаться. Осталось нас четверо. Всё снаряжение высшего класса, специальные приспособления делали для работы на скалах. Вышли на гребень, заночевали на Северной Ушбе. Прошли все двухсторонние карнизы, прошли перемычку. На спуске обнаружили, что страхующий с ледорубом стоит на карнизе, пробил его насквозь и штычёк торчит в Сванетию. При выходе на Южную вершину пришлось лезть без рукавиц. Самое интересное, что через 10—15 минут руки привыкают работать на морозе. На Северной вершине мы сразу нашли записку, а на Южной никак не могли обнаружить тура. У меня
По дороге назад, уже на гребне, я улетел с карнизом. Раздался щелчок, и карниз подо мной рухнул. Понял, что лечу в свободном падении. Не первый мой «полёт», но на севере Ушбы никогда ещё не находили улетевших. Кто улетел, тот с концами. Безлюдный стоял метров на 20 выше меня, у него запас веревки. И он, не раздумывая, сделал «комсомольскую страховку». Он сиганул в Сванетию, а я на юг. Когда мы зависли, я взлетел на гребень в считанные секунды. Не знаю, откуда берётся такая энергия. Даже не успел заметить, как оказался на гребне. Наши полёты видел в трубу Олег Троицкий из КСП. По тем временам такой полёт считался большим криминалом. Спустились, Олег встречает нас и спрашивает у меня — как дела. Я отвечаю, что всё нормально, только вот с карнизом порхнул. Он был удивлён, что я не скрыл наш срыв, и на этом инцидент был исчерпан.
— Скажи, Володя, когда ты летел, что ты испытывал? Страх?
— Страх? Не успел. Страх приходит потом, когда осознаёшь, что было бы, если бы...
— Я почему спрашиваю, мне интересно, как люди чувствуют себя при срыве. У меня был срыв на очень крутом льду. Почти на всю верёвку. Она растянулась, и при рывке меня даже подбросило вверх. Тут я стал быстро соображать и действовать, а когда выбрался к ребятам и посмотрел вниз, только тогда мне стало страшно. И пропала привычка к высоте, к глубине. А ты как?
— После срыва, конечно, испугаться не успеваешь, а вот спина мокрая, но как только начнёшь работать, — всё проходит. Страх бывает за группу. Один раз я «чемодан» держал, а внизу Башкиров.
Боялся, не удержу, но Володя успел уйти. Вот это был страх. А когда несчастье, я становлюсь совершенно спокойным и начинаю действовать. Если кто запаникует, сразу прерываю.
— И я тоже самое.
Домбайская трагедия
— 63-й год — год Домбайской трагедии. Но в то же время в нём было немало нового, необычного, интересного.
Начался же он с заявки нашей команды «Спартака» на первенство Союза. Южная стена главного Домбая. В это же время команда московского «Труда» в составе Бориса Романова, Владимира Ворожищева, Славы Онищенко, Славы Романова заявила Восточный Домбай с Бу-Ульгенского ущелья.
Вышли мы на перевал, сделали большую заброску, оставили палатки и начали работать. Обрабатываем с Вербовым маршрут с карнизами. На третий день обработки упёрлись в приличный карниз на стене. Большое нависание. Поохали, поохали и начали работу со шлямбурами и лесенками. Я дошёл уже до края, можно было выходить, но времени оставалось мало, конец дня, и вернулся под карниз. Назавтра со свежими силами наметили штурм карниза.
Соорудили мы с Володей что-то вроде площадки, палаточку натянули. К стене прибили, устроились уютно, полусидя, полулёжа. Пьем чай.
Ночью просыпаемся от жуткого грома. Идёт сплошной камнепад, на небе не видно ни звездочки. Мы как в подземелье. Со сна ничего не можем понять. Запах серы, искры во все стороны. Прямо ад!
Когда утром мы посмотрели, что он натворил, ужаснулись. Весь Южно-Домбайский ледник был покрыт камнями. Такого землетрясения не случалось более ста лет. Эпицентр на Кавказе, километров в 15. В районе Птыша зарегистрировали 9 баллов, в Домбае — 6, в Тбилиси — 3. Плотность падения камней была настолько велика, что все наши перила из верёвки (метров 400) испарились. Не осталось ни клочка.