Шрифт:
Олег Блоцкий
Как бы на войне
Война гораздо разнообразнее, чем о ней думают. Чеченская кампания - не исключение. Вот несколько историй.
Волчонок
С ульяновским спецназом Министерства юстиции (проще говоря, с офицерами, которые призваны подавлять мятежи и беспорядки в тюрьмах и колониях) едем на плановое мероприятие военных.
Речь заходит о военнопленных, и Алексей, командир, рассказывает: "Меняли мы как-то трупы убитых боевиков на тела наших солдат. К троим убитым чеченцы прибавили еще одного - живого. Поначалу мы удивились - отчего такая щедрость,
Через некоторое время парень начал постепенно приходить в себя и даже с трудом разговаривать. Выяснили, что сам он турок-месхетинец, мусульманин. Попал в плен. Несколько раз его перепродавали. В неволе сильно били. Что было еще - наотрез отказывался говорить. Сказал только, что на его глазах пленному солдату чеченцы ногу отпилили.
А по ночам забивался в угол, колени поджимал к груди, обхватывал их руками и, раскачиваясь, начинал выть. Тонко так, пронзительно. Ну, точно волчонок. И так каждую ночь.
Веришь, нам не по себе становилось. Но ни один из наших парней не прерывал его. А как ему помочь, мы не знали. Доктор сказал, что со временем это у него пройдет. Только вот, сколько надо его - этого времени?"
Почта
В девять утра я вошел в обшарпанную комнату, которую они сняли, вернувшись из-под Грозного. К этому моменту четверо контрактников в возрасте от 23 до 35 лет, которые в одностороннем порядке расторгли контракт с Министерством обороны, уже допивали первую бутылку водки, заедая ее сосисками. Откупорили вторую.
Разговор был хаотичным, разорванным, с надрывом, как у всяких людей, которые внезапно выходят из боев и попадают в мирную жизнь. Говорили о деталях боев, погибших однополчанах, чеченцах, отцах-командирах, родных, оставшихся дома, жуткой сырости в Чечне и всяком таком.
Под это контрактники выпили еще две бутылки водки, не заедая уже ничем, так как есть было просто-напросто нечего. Все это время они пытались мне объяснить, почему бросили службу и не стали больше воевать в Чечне. Я понимал одно - не из-за трусости. А больше ничего не понимал - так объясняли.
И когда я уже потерял всякую надежду разобраться в мотивах, внезапно один из казаков, пьяно качнувшись, достал несколько писем и бросил их на стол, основательно залитый водкой.
– - Вот, - сказал он, - это письма из дома: от матери, жены, сынишки, с Новым годом меня поздравляют. Знаешь, когда получил? Двадцатого января. Знаешь, когда отправляли? В начале ноября. Три месяца письма шли. А мать пишет, что трубы в доме замерзли. Хата полностью вымерзла - на кухне маленькой живут. Просит, чтобы я к ней хоть на пару деньков заехал, починил. Сын постоянно болеет. Да что тут ехать? Триста километров. Мы же на Ставрополье живем. Здесь рядом. Я же сварщик!! Мне трубы эти сделать - раз плюнуть. А теперь, когда они все перемерзли, их менять надо. Полностью.
Казак бьет кулаком по столу и наливает водку. Мужики выпивают, и Олега прорывает окончательно: "А у Сашки, который рядом с тобой сидел,
Говорит и плачет. Не стыдится.
– Почему ж письма шли целых три месяца?
– не могу понять я.
– Да потому, что когда они из Ставрополья пришли сюда, в Моздок, на базу, в фельдъегерско-постовую службу, их отправили не к нам в Чечню, а в Читу... И только потом они оттуда вернулись сюда. Я бы этого офицера-почтовика, суку, своими руками удавил бы. Своими руками... Только вот не знаю кого!
Марко Поло
Разговариваем с подполковником. "Ты вот, - говорит он мне, - на вертолете улетел, а я с колонной к бригаде пошел. Где-то через два километра возле наших машин взрыв. Затем еще и еще. Чечены из миномета начали обстреливать. Я скатываюсь с брони внутрь. А там солдат спокойно так кроссворд разгадывает. Увидел меня и спрашивает: "Товарищ подполковник, а кто Китай открыл?" - "Какой Китай, - ору, - по нам чечены из минометов садят!!" А он и ухом не повел. Дай вот ему имя человека, открывшего Китай. И знаешь, я его понимаю. У нас же газеты - страшнейший дефицит. А тут не просто газета, а с кроссвордом. Представляешь, целый кроссворд!!!"
Золотой дровосек
Быт наших войск в Чечне напоминает времена Великой Отечественной. Солдаты живут в палатках, отапливаются "буржуйками". Дров нет, и солдаты пилят деревья возле палаточных городков.
Возле одной из таких палаток трудится солдатик - рубит уже распиленные кругляши. Дерево мокрое, тяжелое, поддается с трудом. Солдат, придерживая левой рукой чурку, старается посильнее всадить в нее топор правой. Так мучается он довольно долго, но левую руку не убирает. Не выдерживаю, подхожу.
– Слышь, брат, левую убирай - без пальцев можешь остаться.
Он рад возможности передохнуть. Разгибается, берет предложенную сигарету.
Подходят двое других, внимательно нас слушают.
– Четыре месяца так рублю - и ничего, - говорит мне солдат.
– Это точно, - подтверждают те двое. Один из них добавляет: "Мы здесь получаем по 820 рублей в день. Так что представляете, какой он у нас дровосек? Не простой и даже не железный, а золотой. Мы так его и зовем "Золотой дровосек".
Слабаки
Для этого подполковника нынешняя чеченская кампания - вторая. Подполковник воевал отчаянно и сейчас настроен не менее решительно. Офицер убежден, что если проиграть эту войну, то на единой России можно смело ставить крест.
– Вы берете в плен боевиков или нет?
– спрашиваю у него.
– Живых здоровых берем, они нам для обмена нужны, - нехотя говорит подполковник, - а раненых... аккуратно возле отбитых позиций складываем. Но утром смотришь - почти все раненые околели.