Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века
Шрифт:
Надо сказать, что я довольно быстро стал восстанавливать свои математические познания, и чтение книги Кранца оказалось делом не очень трудным. Я не только сумел разобраться в этом сочинении, но и увидел целый ряд возможностей усовершенствовать его работу. Кранц, со свойственным всем немцам педантизмом и отсутствием чувства юмора, для целей совершенно утилитарных развил общую теорию движения ракеты в гравитационном поле круглой вращающейся Земли. И уже из этой общей теории стал выводить правила для расчета траекторий ракет, которые мы сейчас относим к классу «земля-земля».
Но в академии я учил баллистику
А тогда ракеты летать далеко еще не могли. Даже знаменитая ФАУ-2 летала всего на две с небольшим сотни километров. Поэтому теория Кранца для решения баллистических задач тех лет мне показалась «сверхизбыточной». И его книга мне не понравилась.
Я поставил себе простую задачу в духе Крылова – Вентцеля: как научиться вычислять траектории баллистических ракет небольшой дальности наиболее простым способом, опираясь на приемы, уже известные артиллеристам? Я с этой задачей, кажется, справился и построил простые формулы для поправок, позволявшие использовать существовавшие в то время баллистические таблицы. Написанное сочинение составляло что-то около десяти страниц. Встал вопрос: а что с этими страничками делать?
Еще учась в академии, я прослушал несколько лекций по баллистике ракетных снарядов. Их прочел нам Ю.А Победоносцев – «гражданский профессор» и, как его рекомендовал генерал Вентцель, «отец советской реактивной техники». Его лекции произвели на меня определенное впечатление. Я с ним пару раз разговаривал и, как говорится, он мне запал в душу. Настолько, что даже в качестве выпускной работы я делал баллистический расчет бетонобойной бомбы с дополнительной, то есть реактивной, скоростью. Как оказалось, и Победоносцев меня запомнил.
Мне казалось, что в контакте с профессором Победоносцевым должен быть мой академический преподаватель Е. Я. Григорьев – очень способный молодой подполковник. Вот ему-то в Академию имени Жуковского я и послал написанные странички с просьбой передать их Юрию Александровичу Победоносцеву. Как выяснилось однажды, мои странички до адресата дошли. И не только дошли, но стали истинной причиной моего неожиданного вызова в Москву и полного расставания со строевой службой. Но тогда об этом я ничего не знал. Никакого значения своему письму, а тем более тем наброскам, которые я сделал, я не придал.
Расставание с полком
Последствия моих упражнений в немецком языке и баллистике мне довелось узнать уже через несколько дней. А пока… пока я сдал свои дела в дивизии и вернулся в полк, где очень быстро завершил несложные сборы. Но тут произошла осечка. Я надеялся забрать с собой свой фиат «Западная пустыня» и триумфально уехать на нем в Москву. Представляю, какой бы фурор (тогда говорили – «фураж») он произвел! Я считал его полностью своим, поскольку мои механики вернули его из абсолютного небытия. Однако не тут-то было.
Мое расставание с полком сопровождалось такой попойкой, которой в истории полка, кажется, никогда не было. Даже в день Победы.
Все началось рано утром, когда нам позвонил командир полка и потребовал, чтобы я и Кравченко к нему пришли – незамедлительно! Подполковник Андрианов был, что называется, военная косточка: сын военного, он с детства был настроен на военную службу. Всегда подтянутый, стройный, молодой. Никогда не хмелел. Летал много, с удовольствием, бывал в тяжелейших передрягах. В полку все считали, что он давно должен был бы получить Героя. Но чрезмерная храбрость и военная удачливость в сочетании с самостоятельностью не очень нравятся вышестоящим.
Лет через пять-шесть я его неожиданно встретил в Ростове. И не где-нибудь, а в бане. Прохожу мимо зеркала и неожиданно вижу в нем знакомое лицо: Андрианов в кителе без погон стоит у зеркала и прихорашивается. И он увидел меня в зеркале и сразу узнал, хотя я был в костюме Адама: «Инженер, так твою растак, ты откуда взялся?»
Я быстро оделся, и мы пошли ко мне. Моя жена собрала на стол, что Бог послал – жили мы тогда очень «аккуратно», – и мы долго и славно поговорили. Вскоре после моего отъезда из полка Андрианов получил полковника и был назначен заместителем командира дивизии. Однако с ним он не поладил и был выведен за штат, а во время очередного сокращения армии демобилизован, вернее, уволен в отставку. Сейчас он работает в райисполкоме в какой-то из станиц. Но медицинская комиссия признала его годным к летной работе, и он собирался вернуться в авиацию – теперь уже гражданскую. Там он был бы при настоящем деле, так как умел летать на чем угодно, хоть на метле.
Тогда же, летом сорок шестого, он был хозяином полка, снимал хороший дом с садом и устроил в этом саду прощальный «завтрак» для своего бывшего инженера. Собрались почти все, кто остался в живых из первого состава офицеров полка. Личности колоритнейшие – потому и выжили! И настрой у всех был соответствующий: по моему теперешнему разумению, неисправимые мальчишки, несмотря на иконостасы орденов и уже совсем не мальчишеские звания. И какие мальчишки! Действительно, цвет русской боевой авиации. И я был горд, что они собрались ради меня.
Но «завтрак» у командира – это было только легкое начало, если угодно, разминка перед настоящим «боем». А дальше пошла круговерть. К ночи целой толпой поехали на станцию Крустпилс, откуда уходили поезда в Москву. Там продолжали пить и куролесить. На вокзале к нашей компании присоединился какой-то артиллерийский майор, который тоже куда-то ехал. Его очень быстро довели до нашей общей кондиции.
Поезда тогда ходили плохо. А поезд, на котором я собирался уехать, и вовсе не пришел. Вместо него пришел эшелон, в составе которого было два-три классных вагона. Но мои друзья сумели нас на него устроить. Более того, для меня и майора раздобыли даже отдельное купе – авиация все может! Я вошел сам, майора – внесли.