Как дети добиваются успеха
Шрифт:
Стороннему наблюдателю может быть трудно понять магическую привлекательность шахматного мастерства. Когда Шпигель пыталась объяснить ее мне, она часто ссылалась на работу Михая Чиксентмихайи, психолога, который сотрудничал с Мартином Селигманом в самые первые дни рождения позитивной психологии.
Чиксентмихайи изучал то, чему он дал название оптимального опыта, – те редкие моменты в человеческом существовании, когда человек чувствует себя свободным от приземленных отвлекающих факторов, когда ощущает, что властен над своей судьбой, полностью
Самое худшее, что может случиться с человеком, – это если оглядываешься на свое детство и видишь сплошное мутное пятно отсиживания каторги в классе, скуки, возвращения домой и просмотра телевизора.
Чиксентмихайи предложил специальное слово для названия этого состояния крайней концентрации: поток. Он писал, что «поточные» моменты чаще всего возникают, «когда тело или разум человека напрягается до самой крайней степени в добровольных попытках достичь чего-то очень трудного или ст'oящего».
В своих ранних исследованиях Чиксентмихайи интервьюировал экспертов по шахматам, балетных танцоров и альпинистов, и выяснил, что все три группы описывали «поточные» моменты одинаково, как ощущение исключительного благополучия и контроля. Во время этого пикового состояния, как рассказывал Чиксентмихайи один шахматист, «концентрация подобна дыханию – о ней вообще не думаешь. Над тобой может провалиться крыша, и если она тебя не зацепит, ты этого даже не заметишь».
(В одном исследовании выяснилось, что физиологические изменения у лучших шахматистов во время турниров точно отражают те изменения, которые происходят в организме спортсменов на соревнованиях: сокращение мышц, повышение кровяного давления и скорости дыхания в три раза по сравнению с нормальными уровнями.)
Если человек не достиг определенных высот в чем-то, он просто не ощущает потока: я, например, никогда не смогу ощутить его за шахматной доской. Но Юстас и Джеймс ощущают его постоянно.
Во время одной беседы я спросил у Шпигель, не казалось ли ей когда-нибудь, что ее ученики слишком многим жертвуют, чтобы преуспеть в шахматах. Она посмотрела на меня так, будто я сошел с ума.
– В этой вашей идее не хватает одного компонента – того, что игра в шахматы на самом деле вещь удивительная, – сказала она. – Это истинная радость. Это момент, когда ты безмерно счастлив, или в наибольшей степени являешься собой, или чувствуешь себя лучше всего. Человеку стороннему легко говорить об этом в терминах «цены возможности», но я думаю, что Юстас и Джеймс думают о шахматах как о деле, которое они предпочитают всему остальному.
9. Оптимизм и пессимизм
Психологи давно подозревали, что человеку необходимо нечто большее, чем интеллект, чтобы достичь мастерства в шахматах. Но целое столетие исследователи бились над этой задачей, пытаясь выяснить, какие навыки являются действительно значимыми. Что отличает шахматных чемпионов от обычных игроков, если не чистый IQ?
Первым человеком, который всерьез взялся за этот вопрос, был Альфред Бине, французский психолог, который помогал создавать
В 1890-х годах люди в шахматном мире и за его пределами были очарованы странным феноменом игры в шахматы «вслепую», когда гроссмейстеры играли, не видя доски, против многих противников одновременно. Бине стремился понять, какая когнитивная способность стоит за этим необычным навыком.
Он выдвинул гипотезу о том, что мастера игры «вслепую» обладают фотографической памятью. У них непременно должна быть такая способность, думал он, чтобы удерживать в памяти точную визуальную картинку того, что происходит на каждой доске.
Бине начал расспрашивать мастеров игры «вслепую» – и вскоре обнаружил, что его теория в корне неверна. Шахматисты не очень-то полагались на визуальное восприятие. Вместо этого они запоминали паттерны, рисунки, векторы, даже настроения – то, что Бине описал как «полный событий мир ощущений, образов, ходов, страстей, вечно изменчивую панораму состояний сознания».
Около 50 лет спустя, в 1946 году, голландский психолог по имени Адриан де Грот принял эстафету исследований от Бине и начал тестировать умственные способности ряда шахматных мастеров, и его результаты бросили вызов еще одному устоявшемуся представлению о шахматных навыках.
Всегда считалось, что важнейшим элементом шахматного мастерства является способность к быстрым вычислениям; что лучшие шахматные игроки способны при каждом ходе рассмотреть много возможных результатов – намного больше, чем новички. Но на самом деле, как выяснил де Грот, типичный шахматист с рейтингом в 2500 очков рассматривал примерно то же количество ходов, что и типичный игрок с рейтингом в 2000. А преимущество высокоуровневым игрокам давало то, что избранные ими ходы каким-то образом оказывались правильными.
Если человек не достиг определенных высот в чем-то, он просто не ощущает потока.
Опыт воспитывал в них инстинкты, позволяющие интуитивно понять, какие именно потенциальные ходы нужно воспринимать всерьез; они никогда даже не рассматривали менее многообещающие варианты.
Но если лучшие шахматисты не обладают лучшей визуальной памятью, если они не анализируют потенциальные результаты быстрее прочих, что же тогда выделяет их на фоне остальных игроков? Ответ может быть в большей степени связан с их способностью выполнять одну конкретную ментальную задачу, которая так же опирается на психологические сильные стороны, как и на когнитивные способности; эта задача известна под названием фальсификации.
В начале ХХ столетия австрийский философ Карл Поппер писал: природа научной мысли такова, что человек никогда не может по-настоящему подтвердить научные теории; единственный способ проверить валидность любой конкретной теории – попытаться доказать, что она неверна; и этот процесс он назвал фальсификацией.
Эта идея проложила себе путь в когнитивную науку вместе с наблюдением о том, что большинство людей, в сущности, очень плохо справляется с фальсификацией – и не только в науке, но и в повседневной жизни.