Как две капли воды

Браун Сандра

– Да, невысокого же ты обо мне мнения, Тейт.

– Верно, совсем невысокого.

У нее перехватило дыхание. Он грубо оглядел ее с ног до головы:

– Ладно, сегодня утром ты произвела впечатление на прессу. Спасибо за это. Ты даже взяла меня за руку при всех. Очень мило. И у нас одинаковые обручальные коль­ца. Как романтично. – Он ухмыльнулся. – Ты даже моих родных, которые знают тебя как облупленную, заставила гадать, что за превращения с тобой приключились в гос­питале: то ли ты уверовала в Бога, то ли еще что. – Он еще ниже нагнул голову. – Я слишком хорошо тебя знаю, Кэрол. И я знаю, если ты добра

и нежна, значит, при­смотрела добычу и готовишься к прыжку. – Сильнее сжав ей руку, он добавил: – Для меня это непреложный факт, запомни.

Эйвери с жаром возразила:

– Но я изменилась. Я стала другая.

– Ага. Ты только переменила тактику, вот и все. Но мне наплевать, удастся ли тебе сыграть роль образцовой жены кандидата в Сенат или нет. То, что я сказал тебе накануне авиакатастрофы, остается в силе. После выбо­ров, независимо от их исхода, мы расстанемся.

Ее не пугала перспектива лишения дома. Эйвери Дэниелз и без того уже лишилась всего – даже имени. Больше всего ее потрясло то, что Тейт Ратледж, за честность ко­торого она могла бы поручиться головой, на поверку оказался до пошлости двуличным.

– И ты готов водить избирателей за нос? – прошипе­ла она. – Ты готов во имя своей кампании терпеть меня рядом в качестве преданной жены, чтобы я стояла с тобой, махала ручками, расточала улыбки да еще зачитывала идиотские речи, которые ты будешь мне сочинять? И все это – ради победы на выборах?! – Ее голос зазвенел. – Потому что счастливый семьянин в качестве кандидата имеет преимущество перед разведенным, да?

Его взгляд был как кремень.

– Отличный ход, Кэрол. Можешь валить все на меня, если тебе от этого легче. Ты прекрасно знаешь, почему я не вышвырнул тебя давно. Эти выборы нужны мне и тем, кто в меня поверил. Я не могу подвести своих избирате­лей. И я не стану делать ничего, что может повредить мне на выборах, пусть даже для этого придется еще какое-то время жить с тобой под одной крышей. – Он опять презрительно осмотрел ее с ног до головы. – После опера­ции ты выглядишь обновленной, но нутро у тебя гнилое, как и было.

Эйвери пыталась убедить себя, что его обвинения на­правлены не на нее, а на Кэрол, но это было нелегко. Ка­ждое злое слово она принимала близко к сердцу, как если бы оно относилось к ней лично. Ей хотелось защититься от его нападок, она была готова прибегнуть для этого к испытанному женскому оружию, ибо, пугаясь его гнева, она одновременно разгорячалась.

В гневе он казался ей еще более привлекательным. От него веяло мужской силой, эти флюиды, казалось, пере­мешиваются с запахом его туалетной воды. Рот у него был крепко сжат. Эйвери захотелось сделать что-нибудь, чтобы смягчить это выражение.

Она с вызовом подняла голову:

– Ты так уверен, что я все та же?

– Более чем.

Ее руки скользнули ему на плечи и сплелись на затылке.

– Ты в этом уверен, Тейт? – Приподнимаясь на цы­почках, она потерлась губами о его рот. – Совершенно уверен?

– Перестань. От этого ты еще больше похожа на шлюху.

– Я не шлюха!

Его оскорбление отозвалось жгучей болью. В некото­ром смысле он был прав: в погоне за материалом она го­това отдаться чужому мужу. Но это не могло ее разубе­дить: она ощущала все более настойчивое желание, кото­рому уже не могла противостоять. Материал или не материал, но она хотела

дать Тейту ту нежность и любовь, которой он не видел от своей жены.

– Я не та женщина, какой была прежде. Клянусь тебе.

Наклонив голову, она впилась губами ему в губы. Об­хватив ладонями затылок, она привлекла его голову бли­же. Себе она сказала: если захочет, пусть сопротивляется.

Однако он поддался, и его голова оказалась вплотную к ее голове. Ободренная, Эйвери коснулась его губ кончи­ком языка. У него напряглись мышцы, но это было скорее свидетельство слабости, чем силы.

– Тейт? – Она нежно прикусила его нижнюю губу зу­бами.

– О Господи!

Его упиравшаяся в стену рука, которая держала его на расстоянии, упала. Всей своей тяжестью он притиснул Эйвери к стене. Одной рукой он крепко обвил ее талию, другой схватил за подбородок, едва не раздавив его в сильных пальцах, и, не отпуская, принялся се целовать. Нежно припав к ее приоткрытому рту, он запустил язык в шелковистые влажные недра.

Не давая ей вздохнуть, он чуть повернул голову и бы­стрыми, искусными движениями языка стал ласкать ее губы. Она обхватила его лицо ладонями и гладила его копчиками пальцев, сама целиком отдаваясь поцелую.

Он запустил руку ей под юбку, потом в трусики и ощу­тил в ладони мягкую женскую плоть. Она застонала от наслаждения, когда он, приподняв ее за талию, прижал ее бедра к своим.

Эйвери почувствовала, что у нее внутри все намокло и задрожало. Груди заныли. Соски напряглись. И в этот момент она вдруг оказалась одна.

Она заморгала, стукнулась головой о стену и, чтобы не упасть, ухватилась за нее руками.

– Отлично сыграно, Кэрол, – сказал он без всякого выражения. Щеки у него горели, а зрачки расширились. Он запыхался. – Да, ты не такая вульгарная, как раньше, ты стала выше классом. Другая, но не менее сексуальная. Может, даже более.

Она посмотрела на оттопырившуюся застежку его джинсов, которая говорила красноречивей слов.

– Да, я возбужден, – недовольно проворчал он. – Но пусть я умру от этого – в постель с тобой не лягу.

Он вышел из комнаты. Он не стал хлопать дверью, а оставил ее нараспашку. Это было для нее большим ос­корблением, чем если бы он разнес весь дом. Раненная в самое сердце, Эйвери осталась одна в комнате Кэрол, в окружении ее вещей и ее проблем.

В семье все были озадачены поведением Кэрол, а один человек даже не мог сомкнуть по этой причине глаз. Про­ведя несколько часов в бессмысленном топтании вокруг дома в надежде найти ответ на мучающие его вопросы, он наконец обратил свои взоры к луне.

Чего, собственно, добивается эта дрянь?

Точно обозначить происшедшие с ней перемены нель­зя. Внешне они совсем незначительны. Новое выражение ей придавала короткая стрижка, но это не так существен­но. Она потеряла несколько фунтов веса и выглядела стройней, но дело не в этом. В физическом смысле она, по существу, не изменилась. Куда заметнее и загадочнее каза­лись перемены иного плана.

Чего добивается эта дрянь?

Если судить по ее поведению, можно подумать, что по­сле того, как она побывала в объятиях смерти, в ней про­снулась совесть. Но это невозможно. Она и слова-то тако­го не слыхала. Она всех прямо растрогала своей доброже­лательностью – видимо, на то и расчет.