Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника
Шрифт:
Когда однажды в моем доме возник пожар (в подвале загорелся оставленный строителями битум), то сразу же во всех квартирах были отключены телефоны, во всех, кроме моей. Как будто это была несгораемая, абсолютно автономная линия, которая должна функционировать независимо ни от огня, ни от атомного взрыва. Случайность? Не думаю…
Уже после путча мне показали в КГБ несколько томов негласно собранной на меня оперативной информации. Все мои встречи и телефонные разговоры были зафиксированы и подшиты «к делу».
Но вернемся к XIX партконференции.
Ельцин, если уж замахивался, то всегда бил, причем
И первый мощный удар системе, державшейся на ходулях демократического централизма, он нанес именно на XIX партконференции. Это был реванш за поражение на октябрьском Пленуме, хотя сам Борис Николаевич так не считал. Представляемый им «счет» правящей партии дал ему такое народное признание, о котором мог только мечтать любой политик. (О том, как Ельцин в буквальном смысле слова прорывался на трибуну, он рассказывал в своей «Исповеди на заданную тему».)
Растиражированные в многомиллионном потоке газет ельцинские слова распространились по стране, восхищая и обнадеживая «демократов». И ярый заступник партии, бодренький Егор Кузьмич Лигачев попал в анекдотическую ситуацию, когда на весь белый свет бросил репризу: «Борис, ты не прав!» Анекдот, родившийся на партийном форуме, автором которого стал самый правоверный большевик, «запачкал» не только его самого, но и весь высокий ареопаг и самого главного держателя перестроечных идей — Горбачева.
Перед партконференцией мы с Борисом Николаевичем много раз возвращались к вопросу о реабилитации, о которой он попросил на конференции. Позднее многие его ругали, упрекали в слабости… Но он должен был пойти на этот шаг, хотя бы для того, чтобы вынудить оппонентов выбросить на стол главные козыри. Этот свой поступок Ельцин потом объяснил так: «Реабилитация через 50 лет сейчас стала привычной, и это хорошо действует на оздоровление общества. Но я лично прошу политической реабилитации при жизни. Считаю этот вопрос принципиальным, уместным в свете провозглашенного в докладе (имеется в виду доклад Горбачева на XIX партконференции. — Л.С.) и в других выступлениях социалистического плюрализма мнений, свободы критики, терпимости к оппоненту».
Конечно, сегодня таких слов, с толикой просительно-извиняющейся интонации, от Ельцина ни за что не дождешься. Тогда многие восприняли их как приглашение Политбюро к компромиссу. Но как бы там ни было, демарш Ельцина относительно реабилитации помог ему, как в свете фотовспышки, зафиксировать позиции его противников. Из этого вытекали и методы защиты… В одном просчитался Ельцин: он не предусмотрел ответный тактический ход Горбачева и его клевретов. Ельцин рассчитывал свою речь подать «на десерт» конференции и, хлопнув дверью, заставить ее проглотить. Но Горбачев в повестку дня внес вдруг существенные изменения: вместо того, чтобы после перерыва (последнего дня конференции) заняться обсуждением общих вопросов, спустил с партийного «поводка» первого секретаря Пролетарского райкома Москвы Лукина и директора завода имени Орджоникидзе Чикирева и придал им «гаубичную артиллерию» — Е.К. Лигачева. И как ни странно, это на какое-то время смутило дух Ельцина, на несколько дней вывело его из равновесия.
Однако у меня на этот счет было совершенно другое мнение. Ельцин тогда не проиграл, а крупно выиграл: он публично, на глазах всей страны, задрал
Реакция на дуэль Ельцина с Лигачевым была в Госстрое однозначной: «Ну и разделал Лигачев нашего… Ну Егор врезал… Тоже мне Каменев нашелся, реабилитации захотел…» В нашем офисе Ельцина многие ненавидели, да и за что им было любить человека, покусившегося на их спецпайки и спецпривилегии.
Ельцин в своем выступлении на конференции указал людям «нарыв» и инструмент, с помощью которого этот нарыв можно вскрыть. К нам в Госстрой письма и телеграммы пошли пачками. Звонили со всех концов страны — поддерживали. Пользуясь боксерской терминологией, Ельцин в летне-осеннем «раунде» нанес своему противнику несколько мощных апперкотов и, хотя сам пропустил «прямой», — вышел все же в «следующий круг». Только надо было хорошенько отдышаться. И Ельцин, в июле 1988 года, отправился на отдых в Юрмалу, в правительственный санаторий «Рижский залив».
Первое интервью
Лето 1988 года на Рижском взморье стояло просто превосходное. Насколько мне известно, это была не первая поездка Бориса Николаевича в Латвию, где ему очень нравилось. Он много играл в теннис, бадминтон, купался.
Однажды, когда он гулял с Наиной Иосифовной среди разноцветных торговых палаток, к нему подошел корреспондент газеты «Юрмала». Борис Николаевич со свойственной ему дотошностью расспросил журналиста — кто он, в какой газете работает, о чем может дать интервью и т. д. В разговор, однако, вмешалась Наина Иосифовна и сказала, что, может, пока не стоит связываться с газетами, ибо у Ельцина и так много хлопот с Соломенцевым.
— Да ладно, ничего страшного, — махнул рукой Ельцин и назначил корреспонденту день встречи.
Позже в своей «Исповеди» он рассказал о том, как после бесцеремонного замалчивания нашей прессой его имени, он дал два интервью западным агентствам, что и вызвало жгучую «ревность» в ЦК. После этого его пригласил к себе «на ковер» Соломенцев и, видимо, по инерции хотел «надрать уши» диссиденту из Госстроя, однако тот сам, перейдя в атаку, сделал хорошую выволочку председателю КПК. Со слов шефа известно, что он тогда говорил на Старой площади: партия, дескать, лишила его законного права обращаться в средства массовой информации, что совершенно недопустимо и антиконституционно. «Каждый человек, — сказал он, — имеет право на свободу слова, тем более когда сама партия провозгласила политику гласности. Или это голая пропаганда, рассчитанная на наивный Запад?»
Конечно, престарелый номенклатурщик Соломенцев понимал всю тщетность призывов к Ельцину быть сдержаннее в отношении «вражеских голосов». Хотя он и не мог не знать, что средства массовой информации страны сделали все возможное, чтобы похоронить имя опального свердловчанина под глыбами своих многомиллионных тиражей. Обкомы, райкомы, парткомы предприятий, отвечающие за свои печатные органы, были зорки и бдительны. Ни одна строчка о Ельцине в печать не просачивалась. Еще перед отъездом в Латвию он дал интервью журналу «Огонек» и АПН, но оба они так и не увидели света.