Как это будет?

Чугашвили Ак – Патр

– Пе-ге-стгой-ка! Пе-ге-стгой-ка!

От Васильевского спуска к мавзолею бежал молодой парень в спортивных трусах и майке белого цвета. Парень держал в руках красное знамя, полотнище красиво развивалось на ветру. Зачарованный грациозными движениями сильного молодого тела, Виктор Петрович смотрел на бегуна, не моргая и затаив дыхание. Не дав знаменосцу добежать до мавзолея, его сбил с ног огромный полицейский, надёжно защищённый прозрачным пластиковым щитом, шлемом, наколенниками и налокотниками. Полицейский стал жестоко избивать парня, нанося ему чудовищной силы удары дубинкой. Каждый удар вызывал фонтаны кровавых брызг. Виктор Петрович попытался закричать, но крик застрял где-то у него в горле. Тогда Виктор Петрович попытался броситься парню на помощь, но ноги его позорно заплелись и он упал лицом прямо на выпуклые камни брусчатки. Голова налилась бетонной тяжестью, Виктор Петрович с большим трудом оторвал её от выпуклого камня, и в этот момент полицейский бросился на него. Размахивая дубинкой, он пробежал мимо изумлённого Виктора Петровича, липкий кровавый сгусток упал прямо на лицо лежащему старику. Виктор Петрович широко открыл рот и пытался сдуть алое пятно со своего лица, в этот момент могучим порывом ветра тяжелые базальтовые плиты мавзолея сдуло куда-то в сторону, кремлёвские

башни взлетели вверх так легко, будто бы на них не действовала сила притяжения. От ужаса Виктор Петрович дико закричал и вскочил на своей постели, обливаясь дурным липким потом. Из коридора маленькой хрущевской квартиры настойчиво звучал звонок стационарного телефона. Путаясь в завязках старческих кальсон, Виктор Петрович добежал до телефона и, зябко переступая босыми ногами на ледяном полу, просипел в трубку:

– Да? Говорите!

– Алло, здравствуйте! Я говорю с Виктором Петровичем Солдатовым? – вежливый мужской голос придал Виктору Петровичу уверенности.

– Да. Это я.

– Я звоню вам по поручению вашего знакомого, – голос назвал фамилию человека, с которым Виктор Петрович не виделся лет тридцать. Виктор Петрович удивленно моргнул и спросил:

– А он что, ещё жив? Простите за вопрос…

Голос референта изменился, и Виктор Петрович понял, что его собеседник улыбается.

– Вы правы, он, к сожалению, скончался, но его сын жив и здравствует и не забыл того, что вы сделали для его отца. Он очень, очень хочет встретиться с вами. Сегодня в три часа вам будет удобно? Или лучше в пять?

Виктор Петрович почесал пальцами правой ноги лодыжку левой, сглотнул подступивший к горлу комок и неуверенно пробормотал:

– Ну, давайте в пять…

– Замечательно, в половине пятого машина будет ждать вас у подъезда.

Виктор Петрович повесил трубку и некоторое время простоял, недоуменно глядя прямо перед собой. Человека, фамилию которого назвал ему неведомый собеседник, Виктор Петрович последний раз видел в октябре девяносто третьего года. Осколок от снаряда, пущенного бравым танкистом по зданию Белого дома, накрепко засел в бедре человека, встреченного Виктором Петровичем на двадцатом этаже Белого дома. Виктор Петрович спешил и хотел переступить через лежащего на полу человека, но тот так крепко вцепился окровавленной рукой в правую брючину Виктора Петровича и в глазах его была написана такая мольба, что устоять было просто невозможно. Виктор Петрович крепко перетянул бедро раненого своим ремнем, взвалил его себе на спину и вынес из Белого дома. Чудом они остались живы, спрятавшись среди тел, расстрелянных на стадионе «Красная Пресня». Виктор Петрович с большим трудом сдержал себя, слушая пьяные песни распоясавшихся омоновцев, праздновавших победу рядом с телами убитых. Ночью, когда хмельные победители утихомирились, Виктор Петрович вытащил раненого и довёз его до Белорусского вокзала, откуда на электричке они доехали до Сушкинской, где у Виктора Петровича была крошечная квартирка в кирпичном трёхэтажном домике. Неделю он выхаживал раненого, затем хромающего мужчину забрала приехавшая на машине жена. Перед отъездом товарищи клялись друг другу в вечной дружбе и обещали помогать в любых ситуациях. С тех пор прошло тридцать лет, и Виктор Петрович забыл об оказанной услуге. Мысль о том, что через несколько часов он увидится с сыном своего боевого товарища, неотступно преследовала его на протяжении всего дня. Он сто раз пожалел о том, что согласился на пятичасовое рандеву – время тянулось мучительно медленно, казалось, что оно разбилось на длинные ремни из плотной резины, которые хлопают, звенят от напряжения, но никак не могут порваться. Виктор Петрович попробовал читать, но строчки прыгали перед глазами словно взбесившиеся мухи. По телевизору шли высокоинтеллектуальные шоу, участники которых яростно искали ответы на важнейшие вопросы современности: спал ли Анатолий с Ольгой или нет? От кого Ольга родила умственно отсталого сына? От Анатолия, в роду которого убийцы были, а самоубийц не было, или же от Ивана, отец которого сошёл с ума и зарубил всю свою семью, кроме спрятавшегося на балконе сына?

Виктор Петрович ощутил приступ отчаяния и выключил надоевший прибор. Его взгляд остановился на бутылке водки, одиноко стоявшей на кухонном столе. Может быть, стоит выпить? Для успокоения нервов и… Нет! Являться пьяным к сыну своего товарища, да ещё на первую встречу, – это безнравственно и пошло. Пережив таким образом всю гамму чувств – от воодушевления до отчаяния, – к четырём часам Виктор Петрович достиг состояния блаженной отрешённости и мог бы сравниться (в своём спокойствии) с самим Гаутамой. Длинный чёрный автомобиль представительского класса долго вёз Виктора Петровича по каким-то закоулкам и наконец остановился у невысокого здания, искусно скрытого от нескромных взоров небольшим парком из густо ветвившихся деревьев. Огромный охранник услужливо открыл перед Виктором Петровичем тяжелую дубовую дверь, и Виктор Петрович с трудом поборол желание потрепать громилу по щеке, а затем оставить ему на чай. Внутри помещение оказалось больше, нежели оно представлялось снаружи. Здесь пахло какими-то изысканными благовониями (зажмурив глаза, Виктор Петрович представил себе ряд миниатюрных японок, одетых в традиционные кимоно), и негромко играла музыка (вариации Гольдберга в исполнении Гленна Гульда, отметил про себя Виктор Петрович и невольно усмехнулся – вкус хозяина помещения совпадал со вкусом одного широко растиражированного киноманьяка). Виктор Петрович в нерешительности замер и в этот момент увидел слабый лучик света, робко пробивающийся из-под двери, расположенной справа от входа. Решительно дёрнув дверь на себя, Виктор Петрович смело шагнул внутрь и замер в нелепой позе, глупо приоткрыв рот. Перед ним стоял человек, лицо которого было известно всем, кто хоть чуть-чуть интересовался современной российской политикой. Его считали серым кардиналом Кремля, его наделяли сверхъестественным влиянием на первых лиц государства, ему приписывали чудовищную изощрённость и коварство, его считали творцом нынешнего политического режима. Периодически он выступал в СМИ с какой-нибудь резонансной статьей, доводившей так называемую либеральную общественность до бурного сквирта (если пользоваться терминологией порнографов, чьё искусство является таким же нравственным, как и искусство политиков). Его идеи о «суверенной демократии», «долгом государстве» вызывали бурные дискуссии в среде политологов и будоражили сознание политических фриков годами. Патриоты обвиняли его в сдаче интересов государства иностранным державам, так называемые либералы ставили его на одну

доску с Гитлером. Виктор Петрович инстинктивно сделал шаг назад и с трудом выдавил из себя:

– Это какая-то ошибка… Я не туда попал…

Хозяин помещения приветливо улыбнулся и протянул Виктору Петровичу большую тёплую ладонь. Его рукопожатие было в меру сильным, в отличие от некоторых людей, любящих сплющивать руку собеседника при пожатии, он на миг сжал руку старика, продемонстрировав недюжинную силу, и тут же ослабил хватку.

– Никакой ошибки здесь нет, вы приехали именно туда, куда нужно.

Виктор Петрович замешкался.

– Но… ваша фамилия…

– Моя настоящая фамилия… – хозяин назвал фамилию, которую носил спасённый Виктором Петровичем из Белого дома товарищ.

– Ах да, – опомнился Виктор Петрович, – я же об этом слышал (об этом слышали все, но никто не знал, соответствует ли это действительности).

– Присаживайтесь, Виктор Петрович, – хозяин радушно усадил гостя в огромное кожаное кресло, – выпить не предлагаю, знаю, что вы этим не увлекаетесь… Виктор Петрович, давайте мы не будем заниматься тем, что на Востоке называют «чесать мелкую шерсть», и сразу перейдём к делу. Вы нужны Родине!

При этих словах Виктор Петрович почувствовал тянущую боль под правой лопаткой (именно туда он получил ранение в тот последний раз, когда он был нужен Родине).

– Нам с вами повезло жить в чудесную, исключительную эпоху! На наших глазах с громким треском рушится система либерального мирового порядка – брекзит, «желтые жилеты», рост популярности правых в Австрии и Германии – всё это симптомы наступления новой эпохи, эпохи новой феодальной раздробленности в Европе. Пронырливые торгаши, люди «короткой воли» теряют власть, на смену им приходят прагматики…

Виктор Петрович с тоской вспомнил незабвенное «а жулик он, кажется, большой».

– …в этой ситуации наша страна представляет собой островок стабильности…

«Чего он со мной как на митинге?» – подумал Виктор Петрович, а его собеседник, внимательно следивший за Виктором Петровичем, уловил что-то в выражении его лица и, приблизившись на расстояние, которое в психологии называют интимным, и понизив голос до шёпота, произнёс:

– Не пройдёт и полгода, как политическая ситуация в стране кардинально поменяется. Пост президента станет формальностью, синекурой. Полномочия перейдут к реформированному государственному совету, своеобразному аналогу совета старейшин. Будет проведена конституционная реформа, которая позволит нашей стране и в дальнейшем демонстрировать спокойствие в этом бурном политическом океане. Предвижу ваш (совершенно справедливый) вопрос – при чём здесь я? Очень даже при чём! О реформе известно давно, и либералы хотят использовать открывшееся окошко возможностей для реванша. Они хотят провести своих людей на ключевые должности, взять под контроль финансово-экономический блок и осуществить тотальную сдачу государственных интересов в угоду западному корпоративному капиталу. Сделка будет включать отказ нашей страны от права вето в ООН, контроль западных стран над нашим ядерным оружием, прямое управление страной ставленниками запада, следование инструкциям МВФ, с последующей ликвидацией России как субъекта международного права и передачей территории Сибири и Дальнего Востока под мандатное управление Китаю и США. Вы спросите: а как же Папа? Отвечаю. Он устал, и Большая Игра уже не приносит ему былой радости – нет достойных противников, так, какая-то мелюзга беспозвоночная копошится у ног… Да и возраст уже сказывается… После реформы Папа займёт какую-нибудь незначительную должность и фактически удалится от дел. Я вам больше скажу, уважаемый Виктор Петрович, уже завтра будет объявлено о создании переходного правительства, которое будет действовать до момента окончания реформы. Папы в нем не будет. В ваших глазах я опять читаю невысказанный вопрос (должен заметить, что вы – прекрасный собеседник!): какое отношение это имеет к вам? Отвечаю! Выборы в Государственный совет будут проходить по смешанной системе, и повлиять на выборы по партийным спискам вы не сможете, а вот в одномандатных округах у вас и ваших сторонников очень хорошие шансы на победу. Да-да, не надо смотреть на меня так, как Ленин на буржуазию, я всё знаю, я знаю о ваших политических взглядах и разделяю их! (При этих словах хозяин кабинета так сильно сжал правую руку Виктора Петровича, что вызвал гримасу боли на его лице. «Похоже, что он припадочный», – мелькнула в мозгу Виктора Петровича шальная мысль.) Наша с вами задача – провести как можно больше представителей левопатриотических сил в Государственный совет, нам надо полностью переформатировать политическую систему России, мы не клоуны в цирке Барнума, по заветам которого живёт западный политикум, мы, не побоюсь этого слова, патриоты! Пользуясь вашим авторитетом в левых кругах, вы должны найти новые лица, воплощающие идею новой России, свободной от дешёвых демократических иллюзий. В ваших глазах я читаю новый вопрос – о, вы опасный собеседник, Виктор Петрович! Что от этого выиграете лично вы? Резонный вопрос! В данный момент рассматривается возможность декриминализации статьи, по которой обвиняется ваш сын…

Виктор Петрович ощутил мгновенный приступ дурноты, как будто бы в сердце ему воткнули длинную тонкую стальную иглу и стали её аккуратно проворачивать из стороны в сторону, испытывая его на крепость. Сын Виктора Петровича находился под следствием, это была его (Виктора Петровича) постоянная и ноющая боль.

…и в случае успеха нашего совместного предприятия я смогу посодействовать ускорению процесса его освобождения. Новой России нужны горячие неравнодушные молодые люди, каким, несомненно, является ваш сын. Это минимум того, что я могу и должен сделать для человека, спасшего жизнь моему отцу…

Виктор Петрович почувствовал глубокую тоску – человек, стоявший перед ним, был опытным манипулятором и оказывал на Виктора Петровича мощное давление, используя традиционное сочетание кнута и пряника. Что делать в такой ситуации: вежливо отказаться и оставить Васю (сына) гнить в тюрьме? Согласиться и в очередной раз быть обманутым?

– Отдаю должное вашему уму, дорогой Виктор Петрович, поскольку вижу нотку сомнения в ваших глазах и чувствую невысказанный упрёк: а не проходимец ли он? Не обманут ли меня опять? Да! Гарантий у вас нет никаких, вы действуете на свой страх и риск, поскольку дело очень щекотливое, с моей стороны могу пообещать неограниченные материальные ресурсы и возможность ссылаться на меня в случае возникновения затруднений, хотя, – за этим последовала тонкая ироничная улыбка, – моя репутация настолько плоха как среди правых, так и среди левых, что использование моего имени может вам только навредить. Вот вам номер моего телефона, звоните в любое время, всегда готов вам помочь. Очень приятно было с вами пообщаться, очень!