Как гении классифицируют себя

Ашкинази Леонид Александрович

Третья новелла посвящена психологу, разрабатывающему вопрос коллапса личности. Собственно, он тоже использовал как исходную модель из первой новеллы, но он-то и скатился до дешевой аналогии с общей теорией относительности, которая — извините за дешевый каламбур — дорого ему обошлась. Он показал, что в психическом пространстве возможен коллапс,

имеющий ряд общих черт с гравитационным коллапсом Шварцшильда: для внешнего наблюдателя психика останавливается; для внутреннего — сжимается в точку; в момент коллапса изнутри просматривается все будущее окружающего мира; выход из зоны коллапса невозможен; вопрос о возможности ухода коллапсировавшей психики в другое пространство, как и в теории гравитации, остался нерешенным.

Зато он построил общую теорию коллапса индивидуального (ранее этот случай исследовали А. Н. Стругацкий и Б. Н. Стругацкий «Понедельник начинается в субботу», казус третьего кадавра), коллапса группового (одна из новелл в I группе) и коллапса компоненты связности психической вселенной. (А. Н. Стругацкий, Б. Н. Стругацкий «Малыш», казус замкнутой цивилизации).

Показав все это, автор теории захотел лично увидеть будущее мира. Если его теория верна, то он его увидел, но никому никогда ничего не скажет; если неверна — то ему нечего сказать. Так или иначе, они большие друзья с соавтором теории шнуровок и в свободное время покуривают, сидя на скамеечке перед третьим корпусом; тихое местечко, и там не бывает голубей, которых соавтор теорий шнуровок терпеть не может за жирность и ленивость.

Четвертая новелла повествует о физике, специалисте по электронике и электродинамике, который увлекся психологией и пришел к выводу, что у силовых линий электромагнитного поля есть психика. Он показал, что и линия Е и линия Н считают, что колечком — только другая, а она сама — устремлена вперед. Он долго пытался объяснить им обеим, что они распространяются только вместе, причем именно со скоростью света. Кончилось тем, что он

стал объяснять им это на лекции у студентов. Сейчас он пишет книгу, которая, по его мнению, сможет их (т. е. силовые линии) убедить; чтобы им было легче ее прочесть, по мере написания глав он сжигает их, превращая в электромагнитное поле.

И, наконец, пятая новелла — история находящегося ныне на излечении в «Вечном покое» Г. М. Одиссея. То, что учитель попал в психлечебницу к ученику — не диво; нынче яйца учат кур — чего же им их не лечить? Неэтично лишь, что В. Штром считает Г. М. Одиссея гением лишь второго класса, вопреки самому Г. М. Одиссею, считавшему себя (см. К. Млатье) гением I класса. Увы, доказательство недостаточной гениальности безукоризненно — он сам, В. Штром один из них, лечит его сейчас, а у гениев I класса учеников быть не может, т. к. они должны быть абсолютно непонятны окружающим (по Г. М. Одиссею).

Мне кажется все же, что публиковать эту новеллу было бы не вполне этично. С другой стороны, мнение Г. М. Одиссея о своих учениках (см. Г. М. Одиссей «Гений и дебилы или моя жизнь среди людей» Нью-Йорк Пабл. пресс, 1980, гл. XVIII «Ученики») тоже было не вполне… Впрочем, во всякой профессиональной среде возможны свои профессиональные языковые особенности.

В. Штром — несомненно, крупнейший специалист по гениям II класса; экспериментальный материал, на котором базируются его работы, богатейший. Книга, по моему мнению, будет интересна широкому кругу читателей, хотя и не везде написана она вполне академическим языком. Автор посвятил ее родному городу, в школах которого бил стекла в юности; в этом городе она и издана; полиграфические достоинства книги весьма высоки, хотя тираж невелик. Но что означают тридцать пустых страниц в конце книги? Новеллу об авторе или новеллу о читателе?

В. Штром заверил меня в личной беседе, что новеллу о рецензенте они не означают.