Как ходят деревья
Шрифт:
Благодаря такой остроте зрения, кроме мира, который видели все, у Васи был ещё другой мир, свой собственный, никому не доступный и, вероятно, очень хороший, потому что когда он глядел и восхищался, трудно было не завидовать ему.
А. Чехов
ЛИСА
Маленькая
У лисички были четверо братцев и сестёр, и все такие же жалкие, неуклюжие и слепые, как и она. Мать-лиса кормила их своим молоком и грела своим телом: на ней была такая пушистая, мягкая шерсть. Мать-лиса редко уходила из норы; сбегает поесть и опять придёт к лисенятам. Тепло и хорошо было лисенятам в норе возле матери.
Через две недели у лисенят открылись глаза и начали прорезываться зубы. Но в норе было темно, всё равно ничего не видать. Однажды мать взяла лисичку за спинку зубами, вынесла из норы и осторожно положила на мягкую травку.
В первый раз лисичка увидала вольный свет. Сначала солнечный свет так ослепил её непривычные глаза, что она ничего не видала и зажмурилась, потом понемногу открыла глаза. Как хорошо было вокруг: всё так зелено, травка мягкая, пушистая, цветочки жёлтенькие! Солнце грело лисичку, ей было тепло и весело.
Мать-лиса стала каждый день выгонять лисенят из норы. Сядет возле них и сторожит: не идёт ли охотник, не бежит ли собака, не летит ли злой коршун. Сидит, насторожив уши, смотрит на лисенят, а они кувыркаются в траве, борются, катаются по земле, бегают друг за другом. Мать убежит ненадолго и принесёт им поесть: мышонка или кузнечика, или лягушонка тащит, а то и зайчонка поймает. Голодные лисенята рады, бросятся, всё вмиг съедят. А чуть услышит мать какой-нибудь шорох — встрепенётся, бросится к деткам, гонит их домой, а слабенького схватит зубами за шею и тащит в нору.
Немного подросли лисенята и мать стала их учить, как ловить добычу. Принесёт живого мышонка и пустит между лисенят, а они его ловят. Мать сидит и строго следит за детьми: чуть который зазевается или упустит мышонка, она лисёнка цапнет зубами. Взвизгнет лисёнок, да делать нечего, сам виноват: не зевай.
Потом лиса поведёт детей на пригорочек и показывает, как нужно ловить бабочек, жучков. Все лисенята ловят всё, что движется, смело бросаются на добычу, ничего не боятся. А мать учит их, как надо быть осторожными, как нужно слушать, не идёт ли охотник, не бежит ли собака или другой какой-нибудь крупный зверь.
К осени лисенята выросли, стали бегать одни, без матери; шерсть у них сделалась рыжая, пушистая, но всё ещё они жили все вместе в норе.
Пришла зима, настали холода, выпал снег. Деревья в лесу и кустарники оголились, и труднее стало прятаться лисе. Охотники начали ездить с собаками. Сидят голодные лисенята в норе, ждут мать, сами вылезти боятся, а она долго не идёт, потому что боится бежать прямо к норе, боится показать дорогу охотнику. Кружится лиса возле норы, путает следы, сбивает с пути собак.
Мать-лиса
Лисенята ждут, ждут, а голод их донимает. Начнут они лаять и выть. Потом вылезут, сами пойдут за добычей, только редко что найдут, всё больше голодные сидят и вспоминают тёплое и сытое лето.
А. Бостром
МЕДВЕДЬ
Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда!
Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью и, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика.
Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу. Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришёл на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог.
Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле тёплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем... Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне в тот раз так и не удалось.
Случилось, наконец, терпение моё кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама.
„Зверушка какая-нибудь“, — подумал я.
Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл.
А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются.
Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки.
Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне ещё рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но ещё и надо мной посмеялся... Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень1 и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде.
— Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть и я ушёл чай пить в избушку.