Как истинный джентльмен
Шрифт:
— Отец всегда следил, чтобы у нас была библиотека, — сказала она, когда официант убрал суп и принес палтуса. — Я люблю классику.
Диккан нахмурился:
— Ты намного начитаннее меня. И была бы отличной невестой для моего брата Роберта.
Грейс удивленно взглянула на него.
— У тебя есть брат?
Он чуть помедлил и улыбнулся:
— Был.
Грейс заметила в холодных серых глазах боль.
— Прекрасный малый. Подававший надежды священнослужитель. Его воспитывали для великих свершений.
Ей хотелось взять его руку, но
— Что произошло?
Молчание. Глоток вина.
— Ничего особенного. Он просто не вынес груза ответственности. — Не успела Грейс задать очередной вопрос, как Диккан вежливо улыбнулся, давая понять, что тема брата закрылась. — А другие интересы? Театр? Балет? Что-нибудь, о чем можно поговорить за ужином?
Она с трудом улыбнулась:
— Гарри Лидж однажды устроил постановку «Школы злословия». Он играл леди Снируэлл.
— А кого играла ты? — безмятежно поинтересовался Диккан. — Верную Марию?
Ему стоило бы предвидеть, насколько нелеп его вопрос. Мария была красива.
— Труппа состояла из солдат, — ответила Грейс, сосредоточив все внимание на рыбном блюде. — Я всего лишь играла роль благодарной публики.
Несколько минут тишину нарушало лишь звяканье серебряных приборов и бокалов.
— Это было в Индии? — наконец спросил Диккан, и его голос прозвучал странно неуверенно. — Я имею в виду пьесу. Гарри говорил, что вы встретились там. Кажется, верхом на слоне.
— В Хайдарабаде. Он спас меня от разъяренного слона. — Грейс улыбнулась воспоминаниям. — Наверное, ему пришлось меня выручать, потому что он сам же этого слона напоил.
Диккан вздернул бровь.
— И сколько же эля нужно, чтобы напоить слона?
— Не эля, а виски. Почти весь командирский запас.
Диккан хмыкнул:
— Неудивительно, что Гарри все еще майор. Сколько вы там пробыли?
Грейс неловко пожала плечами. Она не знала, что на самом деле думал Диккан о ее бродячей жизни.
— Я родилась в Калькутте. Мы дважды возвращались туда, один раз с Веллингтоном, а потом с генералом Лейком. Я была в Бхаратпуре во время осады.
Грейс сама не знала, зачем сказала это. Может быть, чтобы увидеть реакцию Диккана. Ей бы хотелось ошибиться. Но он уставился на нее с таким видом, словно она только что призналась, что состояла в «Адском клубе».
— Ты была за стенами осажденного города? И тебе не было страшно?
Грейс мысленно вернулась к тем долгим дням в залитых солнечным светом комнатах высоко над землей и улыбнулась:
— Наверное. Мне было четырнадцать лет, и местные жители спасли меня от бандитов. Меня пощадили лишь потому, что Ранджит Сингх принял меня за ирландку, а по его мнению, ирландцы всегда ненавидели британцев.
— Наверное, ты была очень счастлива, когда тебя спасли?
На лице Диккана читалась уверенность в том, что, выходя из ворот форта Лохагарх, Грейс попала из ада в рай. Но она мысленно видела, как свет падал сквозь ажурные решетчатые окна женской половины дома. Слышала мелодичное журчание фонтанов в мраморных залах. Снова ощущала
Иногда она стояла у высоких окон, пытаясь разглядеть отца за широким рвом, там, где отряды солдат непрерывно то рассеивались, то собирались снова, как трудолюбивые муравьи в алых мундирах. Иногда она сомневалась в своем желании быть спасенной.
Но могла ли она поделиться этим с Дикканом? Тяжело вздохнув, Грейс ответила:
— Конечно, я была счастлива. Мой отец ужасно беспокоился. Но меня ничуть не обижали. Я учила женщин играть в кости. Они делали мне татуировки из хны. Это было настоящее приключение.
Позади них кто-то ахнул. Грейс оглянулась и увидела, что женщина за соседним столиком смотрит на нее сквозь лорнет с выражением восторженного ужаса. На них смотрели и другие посетители, бросив есть и отставив чашки в сторону.
Грейс вспыхнула. Она надеялась на поддержку Диккана, но и тот счел ситуацию неприличной. Он пристально взглянул на нее, и его лицо стало жестким.
— Подумай дважды, прежде чем такое рассказывать, — произнес он, переводя взгляд на Грейс. В его голосе звучала неприязнь.
И снова хрупкая надежда погибла, словно упавший на землю воздушный шар.
— Почему?
Он изогнул бровь и заговорил, понизив голос:
— Думаешь, воспоминания о днях, проведенных в языческом гареме, подходят для светской беседы?
Грейс собралась было возразить, но Диккан уже вернулся к своему ужину.
— Я думала, тебе будет интересно, — заметила она, не желая сдаваться.
— С какой стати? — Он с холодной улыбкой смотрел, как официант переменил блюда. Запах мяса перебил воспоминание о жасмине и сладостях. — Я не люблю подобную экзотику.
Грейс украдкой взглянула на него, надеясь отыскать в холодных глазах обычный лукавый блеск. Но ничего не увидела.
— Разве ты не вступил в дипломатический корпус, чтобы повидать мир?
Он взял вилку.
— Я вступил в дипломатический корпус, чтобы быть как можно дальше от моего отца. И до некоторых пор мне это удавалось.
— Если мне нельзя говорить о моей жизни в Индии, то о чем вообще можно?
Диккан ответил терпеливо — учитель, объясняющий непонятливому ученику:
— Обо всем, что не способно шокировать приличную британскую леди.
А леди, которая прекрасно провела время в индийском гареме, не может считаться приличной. А еще она читала греческих классиков, стреляла в бандитов и сама мастерила снегоступы. Удовольствие от беседы испарилось. Диккан занялся говядиной. Грейс не знала, заметил ли он, что она перестала есть.
Неужели он настолько ограничен и скован, как его черно-белый костюм? Грейс вспомнила о сокровищах, собранных ею в Лонгбридже. Возможно, теперь они больше не увидят дневного света.