Как Лыков не стал генералом
Шрифт:
Лыков знал, что сила Распутина зиждется на его необъяснимом влиянии на здоровье наследника. Тот болен, болен неизлечимо. От народа это скрывают. Цесаревич не жилец, дольше двадцати пяти лет с такой хворью не вытягивают. Разве только успеют его женить, и он зачнет сына. Гемофилия передается лишь по женской линии, и тогда у династии есть шанс. Впрочем, очередь на престол длинная, без царя Россия не останется. И вот обезумевшая от горя мамаша трясет своего слабовольного мужа, а отдается тряска по всем подданным. Жалко ее, но державу жалко еще больше. Нет, все-таки монархия – устаревшая форма правления. Слишком много зависит от одного человека.
Поразмышляв о судьбах России, статский советник перешел к своим делам. Так как поступить? И хочется, и совестно. Даже не так: стыдно. Стыдно опускаться до искательства перед конокрадом. Пошел он к черту! И царь-батюшка пусть идет туда же. Хоть он, Лыков, потомственный дворянин всего во втором поколении, но честь свою ценит высоко. И за белые штаны ее не купить.
Взгляд Алексея Николаевича остановился на том самом подстаканнике, что он держал в руках. Память о любимом учителе. Какой совет он дал бы сейчас ученику, если бы был жив? Вдруг до Лыкова дошло. Странно, что не сразу, а лишь теперь. Стареешь, сказал он сам себе. Видать, не просто так взял эту вещицу. Был же совет, был! Ну-ка… В каком году это случилось? Секретное административное дознание в отношении великого князя Николая Николаевича Младшего. За год до смерти Павла Афанасьевича. Его тогда тоже соблазняли, предлагали чин тайного советника, а он выбрал честь. Ай да учитель! Вот спасибо за подсказку с того света!
Алексей Николаевич вышел в шинельную, снял трубку эриксона и попросил барышню связать его с прямым номером Белецкого. Как и ожидалось, тот все еще сидел на службе.
– Степан Петрович, я решил.
– Да? И что именно?
– Найди кого-нибудь другого, я не хочу в этом дерьме мазаться.
Директор помолчал, потом спросил с надеждой:
– А точно?
– Точно.
– Ты же понимаешь: я хотел как лучше для тебя.
– Понимаю, Степан Петрович. И ценю. Но… для меня лучше отстраниться.
– Ну тогда и черт с тобой! Сиди в пятом классе до пенсии! – сорвался Белецкий и бросил трубку.
Лыков пружинистой пластунской походкой двинулся в гостиную и приказал жене:
– Вели нести бекаса! И горькой английской тоже.
Ольга Дмитриевна всмотрелась в мужа:
– Повеселел… Что хоть случилось-то?
– Предложили стать говночистом и обещали за это генерала.
– Ой! – она сложила руки на груди. – Квинтиллиан из зеленной лавки обращался бы ко мне «ваше превосходительство»! Но… не видать мне такого счастья?
– Не видать.
Супруга вздохнула – не то притворно, не то всерьез; кто их поймет… Потом распахнула дверцы буфета и вынула две рюмки:
– Налей и мне горькой.
Четвертого апреля 1888 года столичная полиция делала очередной обход глухих местностей левого берега Невы. На пустопорожних барках в Озерковой слободе взяли тридцать беспаспортных, в числе которых оказался один беглый с каторги. Еще двое попались в Тентелевой деревне. Самая ценная добыча ожидала фараонов в Автово – атаман банды громил Фимка Ражий. Люди Путилина искали его с зимы, за многочисленные грехи. А тут парень намулындился и уснул в доме своей марухи. Проснулся оттого, что сам полицмейстер Третьего отделения полковник Целерицкий тыкал его револьвером в грудь.
А отряд городовых под командой титулярного советника Шереметевского осмелился вторгнуться в святая святых преступного мира – на дальнюю окраину
Земля была податлива, как будто яму рыли вчера. Уже через минуту из могилы показалась рука. Выкопали все тело и обнаружили труп молодой женщины в одном белье, красивой и даже ухоженной. Она была в крови, на груди и боку зияли раны. Убили ее недавно, на теле даже не успели выступить пятна. Находку спешно отправили в полицейский морг при Казанской части.
Вечером Путилин по телефону велел всем надзирателям явиться на Офицерскую. Штаты Петербургской сыскной только что расширили, вместо прежних двадцати надзирателей теперь в ней числилось аж сто двадцать, не считая вольнонаемных агентов. Всех их отправили на опознание в морг. Уже через час новичок, неимеющий чина Шевалдышев, доложил Ивану Дмитриевичу:
– Знакомая дамочка. Третьего дня встретилась мне на выходе из меблированных комнат Донато.
– Это которые в Заячьем переулке?
– Угол Заячьего и Дегтярного, ваше превосходительство.
– Ну-ну. И как ты ее запомнил? Вернее сказать – почему?
– Как же было не запомнить, ежели она выходила под руку с генералом. В красной фуражке.
Путилин покосился на Шереметевского:
– Леонид Алексеевич, кто у нас носит красные фуражки?
Тот переменился в лице:
– Как выглядел генерал? Высокого росту, с бородой, лет около тридцати с небольшим?
Пришел черед меняться в лице самому Путилину:
– Разве бывают тридцатилетние генералы?
– Бывают, Иван Дмитрич. О-хо-хо… Намекаю: красные фуражки носят царскосельские лейб-гусары.
– И шо? – с малоросским акцентом спросил действительный статский советник.
– Это был великий князь Николай Николаевич Младший, командир лейб-гвардии Гусарского полка.
– Шо? Ах, чтоб тебя!.. Леонид, ты за каким чертом полез в Волчью канаву? Понимаешь, что сейчас начнется?
Шевалдышев растерянно переводил взгляд с чиновника для поручений на начальника и ничего не мог понять. Путилин кивнул ему:
– Ступай. И никому ни слова, понял?
– Так точно.
В кабинете начальника ПСП [5] состоялось срочное совещание. Присутствовали: хозяин кабинета, его помощник коллежский советник Виноградов и Шереметевский.
Чиновник скупо сообщил все имеющиеся факты и добавил:
– Труп совсем свежий, бабу убили не позднее вчерашней ночи.
– И надо было тебе… – опять сорвался Путилин, но сам себя одернул: – Чего теперь… Как быть, господа? Мало нам хлопот с простым князем?
5
ПСП – Петербургская сыскная полиция.