Как любить ребенка (часть 1)
Шрифт:
62
Ребенок не хочет есть.
Небольшая арифметическая задача.
Ребенок при рождении весил 8 фунтов с хвостиком, через год, утроив вес, весит 25 фунтов. Если бы вес возрастал в том же темпе, то к концу второго года он весил бы 25 ф. х375 ф.
К концу третьего года:
75 ф. х 3225 ф.
К концу четвертого:
225 ф. х 3675 ф.
К концу пятого:
675 ф. х 32025 ф.
Это пятилетнее чудовище, при весе в 2000 фунтов, потребляя, как новорожденные, в день 1/6-1/7 своего веса, ежедневно съедал бы 300 фунтов продуктов. Ребенок ест мало, очень мало,
— На прошлой неделе я похудел на триста граммов, значит, сегодня прибавлю пятьсот. Сегодня вес будет меньше, потому что я не ужинал. Ну, наверное, граммов сто прибавится. Опять на пятьсот поправился, спасибо.
Ребенок хочет угодить родителям, потому что ему неприятно мучить маму, потому что удовлетворение родительских желаний сулит ему бесчисленные выгоды. Значит, если он не съест котлету, не выпьет молока, то только оттого, что не может. Если его будут заставлять есть, то повторяющиеся время от времени желудочные расстройства и диета будут регулировать нормальный прирост веса.
Принцип: ребенок должен есть столько, сколько он ест, не меньше и не больше. Даже организуя усиленное питание больного ребенка, диету можно составлять только при его участии и лечение проводить с учетом его желаний.
63
Заставлять детей спать, когда им не хочется, — преступление. Таблица, гласящая, сколько часов сна нужно ребенку, абсурдна. Установить число часов, необходимое данному ребенку для сна, легко каждому, имеющему часы: сколько часов он спит, не просыпаясь, чтобы проснуться выспавшимся. Подчеркиваю: выспавшимся, а не бодрым. Бывают периоды, когда ребенок больше нуждается во сне, бывают и такие, когда ему хочется просто полежать в кроватке, а не спать, отдохнуть и только.
Период усталости: вечером неохотно ложится в постель, потому что ему не хочется спать, утром неохотно вылезает из постели, потому что ему не хочется вставать. Вечером притворяется, что не хочет спать, потому что ему не разрешают лежа вырезать картинки, играть в кубинки или с куклой, гасят свет и запрещают разговаривать. Утром притворяется, что спит, потому что ему велят тут же вылезать из кровати и умываться холодной водой'. Как радуются они кашлю, температуре, при которой можно оставаться в постели и не спать.
Период спокойного равновесия: засыпает быстро, но просыпается до рассвета, полный энергии, потребности двигаться и немедленно затеять что-нибудь интересное. Ни хмурое небо, ни холод в комнате не пугают его: босой, в рубашонке, он разогреется, прыгая по столу и стульям.
Принцип — не важно, правильный или нет — рано укладывать, рано вставать родители для своего удобства переделали: чем больше сна, тем здоровей. К мерзкой скуке дня добавляют раздражающую скуку вечернего
— Спи!
Люди, которые поздно ложатся спать, болеют оттого, что ночи проводят в пьянстве и разврате, а спят мало, поскольку вынуждены ходить на службу и рано вставать.
Неврастеник, вставший однажды на рассвете, чувствует себя хорошо лишь в результате внушения.
То, что ребенок, рано ложась спать, меньше времени проводит при искусственном освещении, вовсе не такой большой плюс в городе, где он не может при первом свете дня выбежать в поле, а лежит в комнате со спущенными шторами, уже ленивый, уже недовольный, уже капризный — плохое предзнаменование начинающегося дня…
Здесь, в нескольких десятках строк, как и во всех затронутых в этой книге проблемах, я не могу развить тему, которая требует специальной книги. Моя цель — только привлечь внимание…
64
Что есть ребенок как духовная организация, отличная от нашей? Каковы его черты, потребности, какие в нем скрываются незамеченные возможности? Что есть эта половина человечества, живущая вместе с нами и рядом с нами в трагическом раздвоении? Мы навязываем ей бремя обязанностей завтрашнего человека, не давая ни одного из прав человека, живущего сегодня.
Если разделить человечество на взрослых и детей, а жизнь — на детство и взрослость, то окажется, что дети и детство — это очень большая часть человечества и жизни. Только занятые своими заботами, своей борьбой, мы не замечаем его, как не замечали раньше женщину, мужика, порабощенные племена и народы. Мы устроились так, чтобы дети как можно меньше мешали нам, чтобы они как можно меньше понимали, что мы есть на самом деле и чем на самом деле занимаемся.
В одном парижском детском доме я видел двойные перила: высокие - для взрослых, низкие — для детей. Помимо этого изобретательский гений исчерпал себя в школьной парте. Этого мало, очень мало. Взгляните — убогие детские площадки, щербатая кружка на заржавевшей цепи у колодца — и это в парках богатейших столиц Европы!
Где дома и сады, мастерские и опытные поля, орудия труда и познания для детей, людей завтра? Еще одно окно, еще один коридорчик, отделяющий класс от сортира, — все, что дала архитектура; еще одна лошадь из папье-маше и жестяная сабелька — все, что дала промышленность; лубочные картинки на стенах и вышивка — немного; сказка — но это не мы ее придумали.
На наших глазах из наложницы вырос человек. Столетиями играла женщина силой навязанную ей роль, лепила образ, созданный самодурством и эгоизмом мужчины, который не желал видеть в ней труженицу, как сегодня не видим труженика в ребенке.
Ребенок еще не выступил в свою защиту, он еще послушен нам.
Ребенок — сто масок, сто ролей одаренного актера. Он один — с матерью, другой — с отцом, бабушкой, дедом, разный — со строгим и добрым учителем, на кухне и среди ровесников, не одинаково ведет себя в среде зажиточных и нуждающихся, в будничной и праздничной одежде. Наивный и хитрый, послушный и высокомерный, добрый и мстительный, благовоспитанный и проказливый, он так умеет спрятаться до поры до времени, так затаиться в себе, что с успехом вводит нас в обман и ловко пользуется нашими заблуждениями в своих целях.