Как меня зовут?
Шрифт:
Раб божий
Он трудно отвязывал-привязывал калитку, копошась в пружинистых лиловых трусиках, заменявших замок.
Таня сидела на веранде за толстой книгой.
Подняла голову на шаги. Склизкая красная морда. Из-под широких очков благородной читательницы сочились слезы.
— Зачем приехал? Библия. Соседка дала.
Обнялись.
Легли на втором этаже, и засмеркалось.
— Я звонила маме. Я ей все выложила. Про быка… Она не верит. “Мама, он чудом нас не запорол! Мама, я точно крещеная?” А она: “И когда твой муж на работу устроится?” И ощутила я такое одиночество. Она хочет нам путевку оформить. На землю святую…
— Я
— Что ж ты ничего не говорил? Был в Гефсимании?..
— Меня там пронесло.
— Как?
— Обыкновенно. Поносом…
— Заткнись! — Она стремительно отвернулась. — Богохульник… Я разведусь с тобой, если еще раз… Не лезь! Не трогай меня!
Он превращался в робота. Скучноватого, металлически серенького. По вечерам — за спиной в разинутой кафельной комнате хлестала вода, наполняя ванную, за смеркающимся окном глухо гнал город — юноша немножко писбал. На столе мирно горела китайская лампа (шершавое туловище керамического сосуда с рисунком болотной лилии, сверху — бумажная каска с желтым лотосом). Лампа жарила горку листочков, на которых сбивчиво соперничали дневные пометки.
Андрей чувствовал течение времени: ванна наполнилась пока на четверть, и можно не спешить. Он негромко постукивал, доверяя машине пробеганный день. Вдавливал клавиши, как задумчивые навек черепа, каждый череп с символичной буковкой, и эти черепа проваливались послушно. Вдавившись, клавиша снова выныривала, будто череп уже иного человека, но с именем на прежнюю букву.
Набивая слова, Андрей вступал в вечернюю связь со всем некогда жившим, бескорыстно сообщался с разнообразными душами, размазанными над городом среди сумерек, и почти примирялся с собственной пропажей.
Клавиши же с цифрами и прочими знаками казались ему черепами домашних животных.
Он гасил компьютер и шел в загрузившуюся ванну.
…пока не признался однажды:
— Мне на чужой труд глядеть завидно!
Щекотно смотреть: человек дом сколачивает или волосатой лапой, мутным ножищем сизо-бурое мясо кромсает. Завидно. Вредно для здоровья — чужой труд смотреть.
И в метро, очутившись в ранний час, завидовал: граждане преют от остановки к остановке. Люди-хваты, прочные, эластичные, кто впритык засел, кто за стержень уцепился, кто просто ступнями прирос, и хоть бы хны. Озабоченные, силой желания подгоняют вагоны, чтобы от пункта к пункту неслись, телились, а не мычали убого, странствуя с замираньями.
Где поезд по мосту пролетает, пускай не становится, на фиг мерцание реки, небеса, домики, зеленя, путаница птиц.
Обморок — это для барыньки утеха. У работящего нету лишних минут, чужд ему обморок.
А у Андрея все несчастья от времени.
Времени — пропасти!
Вены сузит, слух замкнет, зрение обволочет. И Худяков, чуя катастрофу, отвлекается. Ища спасения, с ненавистью зачитывается матовым листом:
ТРЕБУЮТСЯ
МАШИНИСТЫ ЭЛЕКТРОПОЕЗДОВ
Зарплата стабильная. Возраст от 18 лет.
Зарплата выплачивается во время обучения.
Устроиться? Бредить подземельем, в сновидениях подкопы роя. Спросонья выводить корабль — и от залы к зале, штурвал сжав, развеваясь рубахой, кромсая вечную ночь…
Терзанье ноздрей миазмами.
Намаз маслом глаз.
Сердце не спросит, откажет. Шанс быстро отдать землице себя.
Нельзя Андрею в машинисты.
Стекла автобусной остановки белы от объяв. Только славянам. Куплю волосы. Сизым фломастером приписано число, к которому притягивать волосы. “В другие дни не беспокоить”. Кажется, это с луной связано, молодой, народившейся. Получается — волосы до пояса отпустив, в урочный час явиться на
ТОЛЬКО СЛАВЯНАМ
СДАЮ КВАРТИРУ
Значит, растить к волоску волосок — всем племенам задание.
А кем работать, волосы отъединив? Бетон мешать?
Дармовая, залетела в почтовый ящик газета. Зазывает менеджеров, маклеров, маляров. Глянув в оглавление, изумился. “П”. Едва ль популярная буква (пенал порочного переулка). А вакансий — дюжина!.. Восемь для “плотника”, четыре для “писателя” и одна — одна, как луна, одна, как Она, одна, как ода, для “поэта”-урода.
Писатели нужны пресс-релизов и рекламных проспектов. Стихотворца недостает пылких здравиц на юбилеи и проч. застолья.
— Срок неделя, — чей-то раздраженно-загадочный тон. — Вышлите Интернетом. Понравится — ответят.
Куплеты про помолвку экзотов, зрелой через край девицы и рэпера-тинейджера, Андрей набросал легко.
*** Королевне Ксюше, Радостен и смел, Золотые уши, Уши все пропел. Защемило сердце Оттого, что мил. Приглянулся Де Це… Де Це… Де Цебил! И уже не серьги — С песенкой мальца Зазвенели в беге Крупных два кольца… Впереди венчанье? Пусть церковный хор, Заглушив ворчанье, Грохнет приговор!Последнее звучало пугающе и как-то правдиво, будто пробилась поэзия. Затем все смешалось:
Ты почти старуха, Твой осенний сок, Ах, Сосочек Ксюха, Слижет сосунок… Ксения Сосочек, Мокрые меха — Право первой ночи Автору стиха!И объяснил:
Эта ночка, Ксенечка, Будет не постельная — А впервой у стеночки Ночь твоя последняя.— Похабщина! Угомонись! Хочешь, чтоб я заболела? Любимый, ты несчастья на нашу голову манишь!
Стих стер.
Таня тоже писала. “Человек в раннем детстве зовет себя в третьем лице. Обычно столько страсти вложено в этот клич +Таня будет!”, +Андрей хочет!”, что так и слышно: ребеночек вкладывает в имя не одни представления о себе, но и большее, Божие присутствие…”
Письмо
Из почтового ящика рекламные газеты стал отправлять прямиком в пластиковое ведро. И поймал себя на том, что работает. Включив замедленную съемку, со стороны взглянув, понял, что действует почти как почтальон.