Как много в этом звуке…

Пронин Виктор Алексеевич

Состоявшийся через два месяца суд признал Матафонова невиновным, а доводы истца злопыхательскими. Но публика, собравшаяся на необычное разбирательство, получила незабываемые впечатления. В зале собрались соседи, оповещенные Витей, сотрудники управления и треста, буфетчицы и официантки из других столовых — Витя позаботился о том, чтобы они вовремя узнали и дату суда, и суть предстоящего разбирательства. Пришли представители администрации и профсоюзной организации треста. Матафонов, отвечая на вопросы судьи, Нины, Вити, то бледнел, то краснел, терял самообладание, порывался даже в порыве возмущения покинуть зал, однако судья строгим голосом

останавливала его, делала замечания и в конце концов добилась того, что Матафонов сник и решил, что вряд ли удастся уйти из этого зала домой — скорее всего под конвоем отправят куда-нибудь подальше. Так думал Матафонов и ошибался. Судья не нашла в его действиях ничего предосудительного.

Витя подал на Матафонова в городской суд. Свою жалобу он обосновал еще более полно и убедительно, привел другие факты, ставшие ему известными. Новое следствие длилось месяц. За несколько дней до суда Витя проник в здание управления и, выбрав удобный момент, в коридоре к доске объявлений приколол лист белой плотной бумаги, на котором извещал коллектив треста о предстоящем суде над Матафоновым. Внизу Витя поставил подпись: «Администрация». Несколько дней никто не решался снять объявление, поскольку управляющего не было на месте — он выезжал не то в Минск, не то в Киев, а все считали, что объявление повешено по его указанию. Матафонов избегал появляться в тресте, не отвечал на телефонные звонки и даже хотел было не явиться в суд, но Витя, выйдя утром во двор, начал бросать камешки в окно Матафонова.

— Давай на суд, сосед! — Витя кричал так громко, что жильцы решили, что приехала машина по сбору стеклотары.

Когда Матафонова оправдал и городской суд, Витя подал заявление и в областной. Матафонов похудел и осунулся. Он перестал здороваться с Витей, перестал спрашивать того о здоровье, об успехах, отворачивался, когда Витя приветствовал его с балкона.

— Товарищ Матафонов! — непочтительно кричал Витя. — Вы получили повестку в суд? Назначена очная ставка. Следователь не верит вашим показаниям!

Матафонов, глядя себе под ноги, быстро направлялся к машине, нырял в нее и уезжал, а соседи на скамейках, на крылечках еще долго обсуждали услышанное, скорбно качали головами, ожидая событий еще более значительных. Ко времени возвращения Матафонова с работы едва ли не все жители дома собирались во дворе, ожидая последних известий, которые сообщит с балкона Витя.

— Товарищ Матафонов! — кричал Витя, завидев своего врага, выходящего из машины. — Вы дали ложные показания! Следователь недоволен! Вас вызывает прокурор! Уголовный кодекс — это вам не столовское меню! Его не подделаешь, не перепишешь в свою пользу! Встретимся на очной ставке!

Матафонов, ни на кого не глядя, вбегал в подъезд и, не дожидаясь лифта, взлетал на третий этаж. Войдя в квартиру, он ронял из ослабевших пальцев чемоданчик с номерным замочком и с яркими хромированными уголками, чемоданчик, наполненный важными бумагами, отчетами и приказами. И, прислонившись к вешалке, некоторое время стоял без движений, без мыслей, без желаний. Потом постепенно оживал, приходил в себя и, со стоном отвалившись от стены, плелся на кухню, рука его тянулась к холодильнику, где, он знал, стоит заиндевевшая бутылка.

Как-то дождавшись, когда Матафонов уедет на работу, Витя пришел в его квартиру, постучал ключом по краникам, убедился, что прокладки в хорошем состоянии, слив из унитаза вполне приличный, собрался было уходить, но, задержавшись на минутку, более часа рассказывал

потрясенной жене, теще, сестре тещи и сыну Матафонова, которого недавно приняли в пионеры, о том, как нехорошо поступает их муж и отец со своими подчиненными. О Нине рассказал, о ее обиде, о рыбе, о судебных разбирательствах и ложных показаниях Васьки-шалопута. Матафоновские домочадцы были так потрясены, что, когда хозяин вечером вернулся домой и поговорил с ними, он тут же впал в неистовство. Выбежав из своего подъезда, он помчался в соседний, где жил Витя, начал ломиться в дверь, чтобы немедленно высказать ненавистному слесарю все накипевшее. Не пробившись, Матафонов выскочил во двор и, увидев на балконе Витю, начал кричать, грозить кулаком и даже запустил в него подвернувшимся детским ведерком. Столпившиеся соседи разошлись подавленные — они даже предположить не могли, что такой уважаемый человек знает столько плохих слов.

А Витя стоял у окна, сочувственно улыбался и иногда бросал вниз, в Матафонова, слова, которые не имели никакого отношения к разговору, но создавали атмосферу криминальную, опасную, зловещую.

— Об этом вы скажете прокурору, — говорил Витя.

— Только на очной ставке! — произносил он, дождавшись, пока Матафонов замолчит на секунду, чтобы набрать в легкие воздуха.

— Вы дали ложные показания.

— Уголовный кодекс никто не отменял.

— За клевету не расстреливают.

И городской, и областной суды оправдали Матафонова, но в управлении сложилось такое мнение, будто начальник треста только и делает, что пытается упечь в тюрьму какого-то сумасшедшего склочника. Стоило ему появиться в управлении, как за его спиной тут же раздавались смешки, люди показывали на него пальцами, перешептывались и замолкали при его приближении. Матафонов все это видел и вел себя все более нервно.

На торжественном собрании по случаю присуждения управлению переходящего знамени по итогам года Матафонову в первый раз не дали грамоту. Боялись нездорового оживления в зале. И в президиум не пригласили. Он сидел в общем зале, чувствовал себя оскорбленным и несчастным. Его друзья и приятели сидели за красным столом, освещенные прожекторами, их щелкал фотограф, они принимали позы и улыбались, а он, Матафонов, вдавленный в потертое кресло десятого ряда, глазел на них из общего месива, и на душе у него было нехорошо.

Придя на это собрание при галстуке и в лучшем своем пиджаке, который Нина перед этим сносила в химчистку, Витя послал председателю записку: «Почему в президиуме нет Матафонова? Его посадили?»

Председатель прочитал записку, нахмурился, долго шарил глазами по залу и, лишь увидев напряженную физиономию Матафонова, перевел дух и показал записку двум своим соседям по президиуму — справа и слева. Те тоже нахмурились, показывая озабоченность судьбой товарища, потом покивали и снова замерли, глядя прямо перед собой.

Подождав, пока закончит выступление очередной оратор, председатель взял слово:

— Тут некоторые интересуются Матафоновым… Должен прямо сказать, что для беспокойства нет никаких оснований. Он среди нас, в зале. Суд его оправдал. Товарищ Матафонов, поднимитесь, пожалуйста!

Матафонов, срамясь, поднялся. Зал загудел облегченно и насмешливо.

А когда шум стих, из задних рядов небольшого зала раздался голос Вити:

— Хочу дать пояснения. Дело Матафонова будет рассматривать Верховный суд. Он обвиняется в злоупотреблении служебным положением и даче ложных показаний.