Как много в этом звуке…
Шрифт:
— Так, — сказал Плаксин, как бы приказывая себе успокоиться. — Так… А почему вы не спросите, по какой надобности я пригласил вас сюда?
— Разве мне позволительно задавать такие вопросы?
— Нет, я вижу, разговора у нас с вами не получится.
— Я сказал что-то не так?
— «Не так» вы сказали очень много задолго до того, как оказались здесь. У нас есть подробная и очень серьезная информация о вашем образе мышления.
— Это, наверно, хорошо?
— Что хорошо?
— Ну… то, что ваше заведение работает столь успешно, что у вас много
Плаксин помолчал, на его худых сероватых щеках обозначились два маленьких угластеньких желвака, но, видимо, зная об этой особенности своего лица, он тут же погасил их, открыв рот и несколько раз глубоко вздохнув.
— Должен сказать, Юрий Николаевич, что заведениями обычно называют публичные дома. А у нас — организация. Надеюсь, слышали, чем мы занимаемся?
— Слышать — слышал. Читать даже приходилось… Сейчас об этом много пишут… Знаете, даже песенка такая есть… «Сквозь дырку в черепе травинка прорастает…» — Аюшин улыбнулся беспомощно, извиняясь за неловкие слова, которые по невежеству сорвались с его уст.
— Мы тоже здесь кое-что читаем… Но предпочтение отдаем документам, а не досужим россказням.
— Вот это правильно, — одобрил Аюшин. — Я бы на вашем месте поступил точно так же.
— Теперь о вас. Положение настолько тревожное, что с вами выразил желание встретиться начальник отдела полковник Балмасов. Если вы, конечно, не возражаете.
— Нет-нет, что вы! Пусть встретится.
Плаксин резко взглянул на Аюшина, но, не увидев в его глазах издевки, осторожно перевел дух. Что-то настолько в Аюшине его раздражало, настолько вываливалось из тона, к которому он привык, что ему все труднее удавалось держать себя в руках.
Раскрылась дверь, и вошел пожилой, рыхловатый человек с добрым и усталым лицом, помеченным мукой непреходящих забот. Седые волосы его были слегка всклокочены, китель распахнут, в руке он держал очки с поврежденной дужкой — хозяин, видимо, сам починил ее, обмотав изоляционной лентой.
— Так это вы и есть? — Он подошел к Аюшину. — Здравствуйте… Вот мы и познакомились… Балмасов, Евгений Максимович.
— Очень приятно, Аюшин. Юрий Николаевич.
— Наслышаны мы о вас давно, а встретиться все не доводилось.
— Вот и довелось. — Аюшин чувствовал, что Балмасов ждет от него вопроса, он должен растерянно спросить — дескать, что же вы обо мне слышали, чем же это я, глупый и поганый, привлек к себе ваше высокое внимание… Но промолчал.
Балмасов вертел дужку очков, покусывал их, склонив голову набок, но, не дождавшись вопроса Аюшина, огорчился.
— Вы не догадываетесь, что я имею в виду?
— Нет, а что… Я должен догадаться?
— Зачем, — добродушно улыбнулся Балмасов. — Сам подскажу… Я имею в виду вашу… деятельность… Нештатную, скажем так. Хотя по вашей активности можно предположить, что она вполне штатная. Анекдоты, слухи, забавные случаи… Все это в ваших устах имеет столь четкую направленность, что наводит нас… — Балмасов замялся.
— На мысль? — подсказал Аюшин.
— Совершенно верно. Просматривается явная попытка принизить, выставить в недостойном
— Пять раз, — поправил Плаксин, заглянув в папку.
— Про то, как чукчу живьем в Мавзолей положили? — спросил Аюшин. — Но ведь Мавзолей — только могила, может быть, дороже обычной. И туда могут положить кого угодно…
— Не надо. — Балмасов поморщился. — Не надо, Юрий Николаевич. Все мы прекрасно понимаем смысл анекдота. Мавзолей — святыня народная. Я привел этот пример лишь для того, чтобы вы знали… Понимаете? Очень хорошо. И как же нам поступить?
— Право, не знаю даже, что и посоветовать, — растерянно проговорил Аюшин, мучительно пытаясь вспомнить, кому он вчера рассказывал про злополучного чукчу. — Мне кажется, что в любом случае вы поступите так, как того требует закон.
— Разумеется, — кивнул Плаксин. — Но закон позволяет нам учитывать личность человека, его собственную оценку своих деяний.
— Скажите, — заговорил Балмасов, — вы… и дальше намерены работать в газете?
— Если не возражаете.
— Хочу вам открыть некоторые наши служебные тайны…
— Может, не стоит?
— Отчего же… У нас есть надежные данные о том, что ведется большая, продуманная работа по дискредитации нашего государства. Задействованы мощные центры, выделены деньги, подключены очень серьезные силы… И вы, может быть, сами того не зная… во всяком случае, мне так хочется думать… стали одним из исполнителей…
— Где вы берете эти анекдоты? — резко спросил Плаксин.
Аюшин молчал.
— Здесь принято отвечать на вопросы, — напомнил Балмасов.
— Ха, если я скажу, что слышал в курилке, вы же мне не поверите.
— Почему же, — отечески улыбнулся Балмасов. — Охотно поверю.
— Тогда в курилке.
— Очень хорошо. Я поверю всему, что вы скажете. Но с одним условием — вы тоже будете мне доверять.
— Верить и доверять — разные вещи.
— Не вижу большого различия, — недовольно заметил Плаксин.
— Ну как, ладушки? — Балмасов положил плотную теплую ладонь Аюшину на колено.
— Заметано, — ответил Аюшин, стараясь понять, о чем это он договорился с этим ласковым полковником.
— Прекрасно! Сейчас вам придется написать подробную объяснительную записку… Должны же мы отвечать на заявления. — Он покосился на папку. — Укажите, что анекдоты, которые вы распространяли, услышали на улице, в трамвае, где угодно, что в вашей деятельности злого умысла нет… Это вас устраивает?
— Очень правильное решение.