Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию
Шрифт:
— Не все ли равно — с кем, черт побери? — раздраженно крикнул пожилой солдат.
— Тебе-то не все равно? — сказал жестянщик.
— А!.. Вспомнил! — воскликнул Беня. — «Галльская война» Юлия Цезаря! Ясно как день! Какой-то болван припутал к указу «Галльскую войну»!
— Не трепли языком! — буркнул жестянщик. — И так ничего не разберешь, а ты еще больше запутываешь!
— Но кто-то определенно припутал «Галльскую войну» к указу, — упорствовал Беня. — Это так и не иначе.
— Кто же это мог быть? — спросил капрал-ингерманландец.
— Не знаю. Может, этот капитан… Касулкин…
— Ну да? Столько дурачины зараз? — рассмеялся пожилой солдат.
Солдаты долго спорили. Одни доставали из ранцев еду и карты, другие спиртное. Бутылки начали ходить по кругу. Кто-то играл на двухрядке. Кто-то пел. Все потели. В вагоне было невыносимо жарко, безропотный солдат-бородач, не сумев очистить глаз от табака и не найдя своего места, ходил, часто мигая, из вагона в вагон.
На вокзале в Выборге состав на минуту остановился. В поезд чуть ли не силком затолкали несколько человек. Один из них попал в вагон Бени. Он норовил пробиться в давке вперед по проходу и злобно чертыхался: «Пропустите, черти… подвиньтесь… дайте пройти… болван… мой ранец… черт этакий!.. попробуй только еще раз наступить мне на ногу…»
Беня тотчас узнал Вольфа Блондера и крикнул ему:
— Блондер? Откуда ты взялся? Ведь ты же в Америке!
— Точно, в Америке, — с горечью отозвался Блондер, протолкался к Бене и уселся с ним рядом. Один глаз у него был черный, нос свернут на сторону. — Повернул назад уже в Гетеборге. Затосковал по семье.
— Понятно, понятно, — сказал Беня. — Раскаялся и добровольно явился на призывной пункт.
— Чушь. У меня был план. Я думал, если прикинусь глухим, меня освободят от военной службы, во всяком случае, на фронт не пошлют. Думал! Не надо было думать!
— Стало быть, не удался, — сказал Беня.
— Ты о чем?
— Твой план. Сорвался, — пояснил Беня.
— Не по моей вине. Я сделал все, что мог! Офицеры призывной комиссии то шептали, то кричали мне в ухо, а я и глазом не моргнул. Врачи обследовали ухо, и зондами ковырялись, и лампами освещали, только я твердо стоял на своем. В конце концов мне выправили бумагу, будто я глухой и к военной службе не годен!
— Но…
— Ну да, ты хочешь спросить: тогда какого черта я тут делаю, так ведь?
— Ну?
— Что «ну»?
— Как ты тут очутился?
— Они купили Лейба Финкельштейна.
— Как так?
— Лейб Финкельштейн скурвился. Я вышел из призывного пункта — ног под собой не чую, пошел домой по Торккелинкату, вдруг слышу из ворот знакомый голос, шепот: «Эй, Вольф, кум ахер абисселе» [6] . Это был голос Финкельштейна. Я сразу узнал его. Финкельштейн был мне должен, и я, разумеется, пошел к нему в ворота. Пошел прямо в западню. Двое страшил-жандармов набросились на меня — стояли с другой стороны улицы — и поволокли обратно в призывной пункт. Там мне надавали по морде и через четверть часа отправили в путь. И вот я здесь.
6
Поди сюда на минутку ( идиш).
Дед,
— Вольф, помнишь пословицу…
— Какую, Беня, какую? — испуганно вскрикнул Блондер.
— Да ту, польскую пословицу, помнишь? Как там?
— Да что в ней такого? — спросил Блондер, успокоившись.
— Жена спросила, что она означает. Я не мог вспомнить. Боюсь, она спать не будет, если не напишу ей и не объясню.
— Боишься? Не бойся, Беня. Думаешь, я не боюсь? В минуту опасности всякий боится. Не боятся только дураки…
— Не о том речь, а об этой пословице. Что она означает?
— Как она звучит?
— Как звучит? Ты не помнишь? Ты небось только эту одну и знаешь. Постой… Дзецко ест не тылько ниске…или что-то в этом роде.
— … леч рувне малэ? Так, что ли?
— Так, так, — с жаром подтвердил Беня.
— Ну и что? — равнодушно спросил Блондер.
— Что она означает? — багровея, спросил Беня.
— Откуда я знаю, черт побери? — огрызнулся Вольф Блондер. — И не надо на меня орать.
— Да ты ведь ничего не слышишь. Как ты мог расслышать, что тебе шептал Финкельштейн, когда ты не слышишь, что я тебе говорю?
— Что-что? Не глотай слова. Говори внятно.
— Я спрашиваю, как этот Финкельштейн мог заманить тебя в ловушку, раз ты ничего не слышишь? — крикнул Беня на ухо Блондеру.
— Ну, тогда-то я еще слышал, и очень хорошо слышал, но потом они заволокли меня в призывной пункт и принялись угощать оплеухами, били кулаками по глазам и ушам, сукины дети, колотили так, что теперь я ничего толком не слышу и вижу только одним глазом. Я наполовину оглох и ослеп и теперь уж точно не годен к военной службе.
— Чего же ты им не доложишь…
— Что ты сказал?
— Почему жалобу не подаешь? — прокричал Веня. — Почему не потребуешь нового обследования?
— Нашел дурака. Они выбьют мне второй глаз, отобьют второе ухо, а потом пошлют на передний край и заставят командовать ротой. Нет, черт побери, лучше уж помолчать!
Беня был ранен в Галиции. Блондер умер в Вильно от воспаления легких.
ТРУБА ТРУБИТ В ЧЕСТЬ БОРУХА ШТРУГЕЦА
Победа в битве под Лембергом необычайно воодушевила русский генеральный штаб, и царская армия перешла в наступление по всем фронтам, проигрывая сражение за сражением. В одном только 1915 году русские потеряли более миллиона человек. Беня не попал в их число. Он вышел цел и невредим из битвы под Лембергом, хотя от его полка остались считанные единицы. Их в качестве пополнения распределили по различным ротам. Беня попал в ту же воинскую часть, что и уже известный нам русский жестянщик из Ярвенпяя, они вместе отступали в Волынь и очутились в каком-то захолустье между реками Стыр и Западный Буг. Там они были расквартированы в маленьком городке, трижды за короткое время сменившем хозяев. Теперь он удерживался русскими, однако до того полюбился австрийцам, что те решили любой ценой отбить его и сосредоточивались за зелеными холмами на его окраинах.