Как нарисовать мечту?

Ярцева Евгения Сергеевна

Помещение было светлым и просторным, а цены, что называется, смешными. Кроме блинов, в «Чудо-меленке» можно было взять вполне съедобные пельмени, пирожки или сборную мясную солянку.

Саня и Алена, не сговариваясь, взяли пельмени. От них валил такой чудовищный пар, будто в «Чудо-меленке» изобрели чудо-технологию, как довести воду, в которой они варятся, минимум до ста пятидесяти, а то и до двухсот градусов.

– Что это у тебя за штука? – Саня показал на папку. – Мольберт?

– Нет, просто папка с работами.

– А что ты рисуешь там,

в своей художке? – небрежно поинтересовался Саня.

– Что зададут, то и рисую. Или что сама захочу.

– Покажешь?

Алена заколебалась. Саня ведь над всем насмехается. Все же она вытащила из папки лучшую, на ее взгляд, работу из тех, что нарисовала летом и теперь несла на суд Виктории Викторовны. Это был небольшой натюрморт, написанный гуашью: букет дымчато-синих с серебристым отливом цветов в литровой банке с водой.

– Это что?

– Гиацинты. Мои любимые цветы.

– А-а, – равнодушно протянул Саня. – Какие-то они у тебя нечеткие. Не дорисовала, что ли?

– Это стиль, вроде импрессионистского. Мы всякие стили проходим.

– Ну, если стиль, тогда ладно, – иронично сказал Саня. Очевидно, подразумевая, что любую мазню можно оправдать, если именовать ее стилем.

Алена невозмутимо вложила работу обратно в папку. Ничего другого от Сани она и не ожидала.

Пельмени немного остыли, и оба взялись за вилки.

– Я вообще почти не ем, – сказала Алена. – Только завтракаю. А днем перекусываю чем-нибудь маленьким, булочкой, там, или пончиком…

– Пельменями тоже не брезгуешь, – ехидно заметил Саня.

– Но до тебя мне далеко, – Алена пыталась ехидничать в ответ и кивнула на его тарелку: Саня взял двойную порцию.

– Ничего, – пробубнил Саня с набитым ртом. – Догонишь и перегонишь.

– Куда мне тебя догнать, – Алена глазами смерила его рост.

– Будем соревноваться, кто первый установит рекорд: я вверх, ты вширь!

Саня, конечно, не в счет, но Алене все равно досадно было слышать его подколы. Не больно-то приятно, когда этот вредный тип оттачивает на тебе свое остроумие.

– По-твоему, я такая толстая?

– Не-а, совсем не толстая, – сказал Саня с глумливой гримасой. – Не более метра в диаметре. Слышала песню братьев Крестовских? – и Саня сипло напел: – «Срочно требуется муза, примерно таких параметров: не более двух метров роста, не более метра в диаметре».

– Вокал у тебя так себе, – процедила Алена сквозь зубы. – На певца не тянешь.

– А ты – на модель, – откликнулся Саня.

– Надо же, а я как раз собралась податься в модели, – сказала Алена, с виду шутя, но на самом деле сильно задетая. – Так что в один прекрасный день ты меня не узнаешь.

– Ты мне с детства глаза намозолила. Чтоб я тебя не узнал? Этого так же не дождешься, как конца света. Сколько раз его обещали, и все никак.

– А уж как ты мне глаза намозолил, – буркнула Алена и сердито отодвинула тарелку с недоеденными пельменями. – Все, мне пора.

– Обиделась, что ли?

– Просто не хочу опоздать.

Бережно придерживая

папку, чтобы не зацепить ею стремянку с монтером, Алена вышла из блинной и направилась к метро.

На самом деле времени до занятий было еще навалом. Алена шагала как можно медленней, прохожие то и дело ее обгоняли. Какие-то перелетные птицы с пронзительными голосами пролетали над городом. Некоторые садились на провода и оконные козырьки и, беспокойно повертевшись, снова срывались в небо. Засмотревшись на них, Алена оступилась и чуть не упала. Кто-то сзади поддержал ее за локоть:

– Помочь?

Алена обернулась.

Это был новый математик, Константин Евгеньевич.

– Ты занимаешься живописью? Это мольберт для рисования? – Он протянул руку, чтобы снять папку с Алениного плеча.

– Нет, просто папка с работами. Она совсем не тяжелая!

– Но габаритная.

– Да что вы, я привыкла ее носить. Нет-нет, не надо…

– Девушке не стоит отказываться, когда ей предлагают что-нибудь донести, все равно тяжелое или легкое, – с шутливым назиданием сказал Константин Евгеньевич. – Особенно симпатичной.

– Спасибо, – смущенно пробормотала Алена.

– И «спасибо» говорить не обязательно, – подхватил Константин Евгеньевич. – Нужно воспринимать это как должное!

Он стал расспрашивать Алену про занятия живописью: давно ли она учится, дают ли в студии домашние задания и сколько времени приходится на них тратить.

Они дошли до метро.

– Я сам в живописи не разбираюсь, – сказал Константин Евгеньевич, – но восхищаюсь теми, кто может изобразить что-нибудь красками на холсте… Мне этого, увы, не дано. – Он отдал Алене папку. – Всего хорошего. Успехов.

И легким шагом направился к автобусной остановке.

– Конкурс юных художников! – этим восклицанием Виктория Викторовна встретила Алену, когда та переступила порог студии. – Дедлайн в декабре! Три номинации: карандашный рисунок, живопись – гуашь или акварель – и композиция в любой технике! Это твой шанс! Реальный шанс!

Виктория Викторовна горячилась даже сильней, чем в тот раз, когда сыпала цитатами о внутренней красоте. Она была как закипающий чайник, который вот-вот засвистит. Сам Бог велел Алене участвовать в этом конкурсе, утверждала она с такой уверенностью, словно Господь Бог лично прислал ей срочную телеграмму по поводу Алениного участия.

– Знаешь, кто председатель жюри? – сказала она заговорщически. – Мэтр!

Мэтром она величала знакомого профессора из художественной школы, перед которым намеревалась хлопотать за Алену. Мол, если Аленины работы ему понравятся, Виктория Викторовна уж как пить дать его уломает, чтобы он дал Алене несколько уроков и «добро» на поступление в школу.

– Немедленно за работу, кисть в руки и вперед! – она легонько стукнула пальцем по Алениной руке, и Алену дернуло током: похоже, Виктория Викторовна была так взбудоражена, что генерировала электрические разряды. – Немедленно подавать документы!