Как никогда. Одинокая женщина желает...
Шрифт:
– Нет, — отказалась Рита. — Сил нет.
– Они вас выгнали, что ли? — догадался Шустрый. — Блин, в пятом часу…
– Что вы, я сама ушла. Ирина просила остаться.
– А вы?
– А я не осталась. Понимаете, я виновата перед ней. Очень. И если она еще расспрашивать начнет — что да почему? — соврать не смогу, а правду скажу — вообще свиньей выглядеть буду. Вот и сбежала.
– Вы никогда не будете выглядеть свиньей! — убежденно произнес Шустрый.
– Вот это комплимент! — порадовалась Марго. — В жизни таких не слышала. Не то что этот сказал… старлей — как его? Ну, фант ему выпал — комплимент. Это ведь он в мой
– Да черт с ним! — отмахнулся Шустрый. — Много он понимает! Мне же фант выпал ваше желание выполнять, а вы сказали, чтобы я вас домой отвез. Можно, я отвезу? Или у вас уже другое желание?
Шустрый смотрел так просительно, что Марго не выдержала и улыбнулась:
– Нет, желание прежнее — поехали домой. Вы на машине?
Забравшись в уютное тепло нагретого салона, Марго вполне оценила навороченный «мерс», не хуже, чем у нее самой (а ведь о мужчине вполне можно судить по его машине), и расслабилась: а чем черт не шутит, он — Шустрый, она — Мамай, два сапога пара. К тому же мальчик смотрит на нее с таким смешным обожанием! И так готов к услугам. Ну что ж, поможет пережить уход Буликова, раз она запасных вариантов так и не удосужилась подготовить. Пока сойдет и этот. А там видно будет. Тем более фант выпал, а Рита верила в счастливую судьбу и в хорошие приметы.
Про отражение в стекле она же не знала.
Ирина и Петрухин, оставшись одни, какое-то время молча стояли в прихожей. Потом Ирина, спохватившись, предложила:
– Хотите кофе? А то я уже просто с ног падаю. Как-то странно кончился вечер. Хотя, впрочем, начался он тоже странно.
– Это точно, — согласился Петрухин. — За кофе спасибо, не откажусь. Если можно.
– А вот Лев Николаевич сказал бы — сидите-сидите, я сам все приготовлю, — засмеялась Ирина.
– Он хороший человек, порядочный. Зря вот только ходит по таким объявлениям.
– Он впервые. От отчаяния. От одиночества и никому-ненужности, — заступилась Ирина. — Вы подождите, пожалуйста, в комнате или в кухне. Я переоденусь. Надоело мне в этом платье.
– Нет, что вы! Платье отличное, — возразил галантный участковый. — Я такого никогда не видел.
– А оно из музея. Евстолия Васильевна принесла. И свое тоже, — пояснила Ирина.
– То-то я смотрю… — непонятно подытожил Петрухин.
– Она вернет! — поспешно заверила его Ирина. — После праздников.
И ушла переодеваться. Платье почему-то перестало ее развлекать. И стало как-то неловко сидеть, все время хотелось что-то поддернуть или поправить. Гости ушли, праздник кончился, и Ирина сразу почувствовала себя ряженой. Недаром она всегда не любила первое января: голова болит, спать надоело и вставать лень, недопитое шампанское, которое пить нельзя и вылить жалко, вчерашние салаты, немытая посуда… И все, что еще вчера казалось таким осмысленным и важным, первого января не имеет ровным счетом никакого значения, как, например, это платье.
Ирина переоделась в длинную юбку и блузу — это был летний костюм, выведенный в отставку и доживавший свой век в почетной должности «домашней одежды для гостей». Последний раз она надевала его в сентябре, когда приезжали Юлькины новые родственники, а с тех пор никто к ней в гости не приходил. Волосы собрала в хвостик — довольно коротенький и смешной, — но ей так надоели весь вечер своевольничавшие волосы — между прочим,
Бесшумно ступая, она отправилась искать Петрухина — интересно, чем он занимается в ее отсутствие? Чинно сидит потупив взор? Уставился в телевизор? Озирается по сторонам, пытаясь понять, какой у хозяйки характер? Не угадала: Петрухин играл на гитаре. Он сидел к ней спиной, неловко, бочком примостившись на краю стула. Он склонился над гитарой, как над ребенком, и бережно перебирал струны. Гитара в его руках разговаривала тихо, как-то доверительно и нежно, совсем по-человечески. Ирина долго стояла в дверном проеме, слушала, пока ей не стало совсем грустно. Ну вот, а собирались кофе пить. Она решительно вошла в комнату и спросила с шутливой укоризной:
– Вы замечательно играете. И мама у вас директор музыкальной школы. Как же вы в участковые-то попали?
– Исключительно по вредности характера, — отложил гитару Петрухин. И улыбнулся так, как Ирине хотелось, — совсем не смущенно, а просто так улыбнулся, потому что его позабавил ее вопрос.
– Как, как? — настаивала Ирина, поняв, что из неболтливого старшего лейтенанта интересующую ее информацию придется вытягивать клещами. Но ведь любопытно же!
– У меня еще и отец преподает в музыкальном училище, — нагнетал обстановку вполне довольный собой Петрухин.
– Гитару? — изумилась Ирина.
– Нет, скрипку. Они с мамой очень хотели, чтобы и я на скрипке играл. Но я орал и залезал под стол, когда меня пытались заставить играть на скрипке. Я ее ненавидел! И хотел, как все наши пацаны, ходить на самбо. Или на хоккей. Но родители и слышать не хотели — боялись, что попаду в плохую компанию. Или что руку сломаю. Так года два воевали. А потом мы договорились: они не пристают ко мне со скрипкой, а я соглашаюсь учиться играть на гитаре. Мне казалось, что гитара — это все-таки не так позорно, как скрипка. А на самбо я все равно ходил, тайком.
– И что? — понизив голос, как заговорщик, спросила Ирина, как будто Петрухины-старшие могли ее услышать. Она сама была очень послушной девочкой и без особого энтузиазма занималась только в тех кружках, в которые отводили ее родители, вот и танцы остались только детской мечтой. Поэтому дерзкое самоволие Петрухина показалось ей очень привлекательным.
– Все правильно рассчитал, — засмеялся Петрухин. — Потом был королем двора, потому что играл на гитаре, девчонки за мной толпами ходили.
– А как вас зовут? — неожиданно спросила Ирина. Ей очень захотелось познакомиться с тем мальчишкой, который спасался под столом от уроков музыки и сбегал на самбо. — Я ведь так и не знаю… Что Петрухин — вы сказали, а дальше?
– Простите, — смутился-таки старший лейтенант. — Меня зовут Евгений.
– А меня по имени-отчеству называете… — обиделась Ирина.
– Так я же как лицо официальное, — всполошился Петрухин Евгений. — Я не нарочно…
– Как лицо официальное, вы моих гостей разгоняли, — поддела его Ирина. — А теперь вы лицо частное, которое собирается пить кофе, или нет?