Как окрестить червя

Линдон Джеймс Альберт

Публикуемый ниже «Двойной лимерик, или климерикью» — несомненная дань родоначальникам жанра, чьим изобретением Линдон столь плодотворно пользовался.

А «Заповедь лондонского воробья» — образец блестящей пародии Линдона на «Заповедь» Киплинга. Написана она на кокни. А как иначе должен изъясняться лондонский воробей? Любопытно, что это стихотворение было положено на музыку австрийским композитором Вольфгангом Габриелем и вошло в цикл «Четыре лондонские песни».

«Образцы стиля» мастеров англо-американской словесности оказываются востребованы Линдоном и на посвященных в основном жизни беспозвоночных страницах «Журнала дрессировщика червей».

Версификационный, поэтический репертуар (вновь театральное слово!) Линдона чрезвычайно обширен. Высокие образцы его поэтической эквилибристики хорошо представлены на страницах журнала «Путь слов». Помимо палиндромов и палиндромной поэзии, в нем звучат акростихи, пародии, звукоподражательные и омофонические стихи. «Если мои опусы по большей части нонсенс, — скромно замечает Линдон в статье, посвященной омофонам, — то они, по крайней мере, могут стимулировать более талантливых читателей на получение действительно удачных результатов в этой области».

В другой статье среди прочих экспериментов с вымышленными языками Линдон предлагает вниманию читателей знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть», переложенный на новояз оруэлловского романа «1984».

В майском номере журнала «Пути

слов» за 1973 год Гарднер и Линдон публикуют совместно написанную заметку «Рассыпанные стихи». Стихи авторы «рассыпают» почти буквально. Берется некое известное стихотворение и из его слов составляется новое, если такая процедура удается. Авторы успешно «рассыпали» четверостишие Хайама, строфы Китса, Лонгфелло и Джерарда Мэнли Хопкинса, сопровождая свои упражнения краткими рассуждениями о современной и классической поэзии. В заключении соавторы предлагают читателям угадать авторов исходных текстов пяти «рассыпанных» стихотворений.

Может показаться странным, что Линдон нашел себя в таких разных журналах, как «Путь слов» и «Журнал дрессировщика червей». Но, взглянув более пристально, понимаешь, что все его произведения так или иначе инспирированы. Линдон всегда в предлагаемых обстоятельствах, он охотно откликается на любую словесную игру, на любой поэтический вызов, сохраняя, видимо, свой соревновательный задор со времен участия в газетных конкурсах. Он как бы всегда решает предложенную ему задачу, и его решения всегда виртуозны. Получаются вещи удивительные, редкие, коллекционные. Стоит добавить, что в решении математических задач Линдон также преуспел. Он — неизменный корреспондент «Журнала занимательной математики», на страницах которого появляются не только составленные им антимагические квадраты [8] (Линдон — маг антимагических квадратов!), но и, например, «Математический клерихью-алфавит».

8

В отличие от магических квадратов, в которых суммы чисел по вертикалям, горизонталям и диагоналям равны, в антимагических квадратах они не только различны, но и образуют ряд последовательных целых чисел.

Джеймс Альберт Линдон у нас почти не известен. Исключение составляют только самые популярные его палиндромы, которым удалось проникнуть даже в филологические диссертации. И в книги Гарднера, переведенные на русский язык в большинстве своем благодаря стараниям Юлия Данилова. Для «Мозаик Пенроуза» лимерики Линдона переведены не были.

Переводить стихи Линдона трудно, разыскивать их еще труднее. Сборник его стихотворений, несмотря на робкий призыв Гарднера, в Англии так и не был издан. Подобно словам в затеянной Линдоном и Гарднером игре с «рассыпанными стихами», стихи Линдона, в несколько ином, конечно, смысле, рассыпаны по газетам, журналам и редким антологиям. Но тем увлекательнее поиск, тем интереснее собрать воедино наследие этого поэта, тем любопытнее его переводить.

Стихи

Все не так! [9]

Я дверь, ту, что выдумал доктор Р. Стэннард, Открыл, выбрав правильный ориентир, И, мысленно преодолев между стен ярд, Я в фаустианский отправился мир! Я видел, как Крэнклэнк на велосипеде По городу едет спиною вперед От дома, мечтая о вкусном обеде, Который в прошедшем давно его ждет. На Эдди взглянул я, который наружу Выжевывал ловко бекон перед сном; Супруга бекон, приготовленный мужу, Разжарит и в лавку отправит потом. Учтиво кивнул я столетней мисс Смолетт, Почившей полгода назад. Нелегко Представить себе, что она через сто лет Начнет материнское пить молоко. О вспять отбывавшем в тюрьме заключенье Грабителе Билле узнал я. Когда Он срок отсидит, совершит преступленье, Но после, конечно, решенья суда. Подглядывал я, поступив некрасиво, За юной Лулу, принимающей душ! Воронкой вода выползала из слива И струями в душ собиралась из луж. На антибомбежку смотрел я — вставали Дома из руин у меня на глазах, И бомбы назад к самолетам взмывали, Вбирая в себя разлетевшийся прах. Еще я об анти- узнал саботаже: В винты превращался вновь металлолом. В дверь Стэннарда — вспять! — я вернулся туда же, Где стрелки часов шли обычным путем. Сложил я прекрасное повествованье, Где все описал от и до, но — увы! — Я начал с конца и, дойдя до названья, Забыл все и знаю не больше, чем вы.

9

В книге «The New Ambidextrous Universe» («Новый правый левый мир»), предваряя публикацию стихотворения, Гарднер рассказывает: «Фрэнк Рассел Стэннард, британский физик, в „Симметрии Оси Времени“ („Nature“, 13 августа 1966) предположил (не слишком серьезно), что два мира, в которых время текло бы в противоположных направлениях, могли бы существовать в одном и том же пространстве-времени, глубоко проникая друг в друга, но никак не взаимодействуя между собой, подобно двум парам игроков в шашки, одна из которых играет на черных клетках, в то время как другая — на белых. Он назвал мир с обратным течением времени „фаустианским“, напоминая о том, что Мефистофель позволил Фаусту возвратиться назад во времени. В представлении Стэннарда фаустианский мир — это мир, в котором все, что нас окружает, движется во времени в противоположном направлении, но совершенно недоступно для наблюдения из нашего мира». (Здесь и далее — прим. перев.)

Видеть и смотреть

Хотя я с физикой знаком,

пускай и не на пять, Одна проблема не дает мне ночью мирно спать. Всю ночь ворочаюсь, не сплю, не ведая того, Что видно в зеркале, когда нет в спальне никого? Оно не может отразить владельца, если тот Куда-то вышел, но должно же отразить комод, И стол, и кресла, и портрет, висящий на стене, И канделябры, и цветы, и штору на окне. Ведь если есть какой-то свет и это все не сон, То каждый должен быть предмет в стекле отображен; Их отражения дрожат, подвижны и резвы, Но, кажется, исчезнут вмиг, едва уйдете вы. Наш взгляд зависит от того, откуда кто глядел, А в книгах есть на этот счет существенный пробел, Прочь — «что предполагаем мы», «как видим мы» — долой! Что в зеркале, когда оно наедине с собой? Вот зеркало передо мной, и лампа перед ним Отражена так четко, что сей факт неоспорим. Но тем загадочней вопрос мне кажется теперь, Как все здесь выглядит, когда я закрываю дверь.

Как окрестить червя

Из книги «Практическое червеведение» (С извинениями Т. С. Элиоту) [10]

Червя окрестить — это боль головная Для всех. Например, для меня и для вас; Ведь, право, назвать не могу червяка я Ни Милдред, ни Дженни, ни Викхэм, ни Гас! Нельзя и назвать просто Червь Пресноводный И даже — Планария-Рек-И-Озер, Получится червь ни к чему не пригодный, А для червяка — это сущий позор. Я должен сказать вам теперь в назиданье — Любой будет, думаю я, удивлен, Что мелкое, плоское это созданье Нуждается ровно в трех группах имен. Вот первая группа: особого рода — Фамильные, сложные, как лабиринт, В ней все имена, например, Трематода Триклад, урожденная Платигельминт, Dugesia и Phagocata Gracilis. Такие нужны нам (казалось бы — бред!), Чтоб мы с вами сразу же определились, Является Плоским червяк или нет. А если забыли вы точное имя, Есть группа вторая, в ней куча имен. Вы можете впредь именами такими Червя звать, к примеру, Петляющий Рон, А также Повеса, и Мисс-Джем-О’Сколлет, И Дженни-Вертлява-Скользка-И-Плоска… Подобное имя вам вспомнить позволит Повадки и облик того червяка. И третья есть группа имен (непременно Я должен сказать не без трепета вам), Не слишком пристойных, каких джентльмены Не могут позволить в присутствии дам, Которыми в гневе служитель науки Всегда называет безмозглых червей, С ленцой вытворяющих разные штуки, Но не исполняющих роли своей! Теперь, если с грустно-косыми глазами Вам встретится лысый от стресса червяк, То вы без труда догадаетесь сами, Кем только что был он обозван и как. Он был наречен Не Фанни, не Джон, А той эксцентричной, не слишком приличной, Идиоматичной И эпитетичной Третьей группой имен!

10

Извинения Т. С. Элиоту Линдон приносит за использование стихотворения «Как окрестить кота» из книги «Практическое котоведение». Переводчик, в свою очередь, использует лексику его русской версии (перевод С. Степанова). Стихотворение опубликовано в «Журнале дрессировщика червей» в 1974 г.

Заповедь лондонского воробья

Владей собой среди толпы мальчишек С рогатками и грудами камней, Свой корм ищи без сна, без передышек И на отбросах вырасти сумей! Умей гнездо свить в лондонской канаве, Умей спастись от лондонских котов, Будь неприметна, зная, что не в праве Носить наряд изысканных цветов. И, избежав напастей всех и бедствий, Лети ко мне, подруга, не робей! Когда у нас появится птенец свой, Он будет настоящий Воробей!

Двойной лимерик, или климерикью

Вот лимерик — выдумка Лира, А клерихью выдумал Бентли; Как знать, от сего ль они мира! Как знать, не от мира легенд ли! Но и этот, и тот Так смешили народ, Что сейчас несомненно Вряд ли кто-то рискнет Смотреть слишком строго на Лира И нос задирать перед Бентли.

Диптих

Что за скульптор чудной Генри Мур! Что за странный художник Пикассо! Груда каменных карикатур? И зачем два лица и гримаса У зеленой девицы? Разве чтоб сохраниться Непорочной? А как Вам на вкус футов тридцать Женской плоти? О! Нет, мистер Мур! Всего доброго, Пабло Пикассо!