Как он похож на ангела
Шрифт:
– Не надо, очень страшно, – отозвался Куинн.
– Какой, вы сказали, номер?
– Семнадцатый.
– Вашего ключа нет. – Старик взглянул на Куинна поверх бифокальных очков. – Стойте! Да я же вам его отдал час назад. Вы сказали свое имя и номер машины – все, как в книге записано.
– Час назад меня здесь не было.
– Ну как же! Я дал вам ключ. На вас еще был плащ и серая шляпа. Может, вы выпили лишнего и не помните? Спиртное иной раз напрочь отшибает память. Говорят, Дин [7] путает слова на съемках, когда много пьет.
7
Вероятно,
– В девять часов, – устало сказал Куинн, – я отдал ключ девушке, которая сидела тут вместо вас.
– Моей внучке.
– Очень хорошо, вашей внучке. Потом я ушел и вернулся только сейчас. Если не возражаете, я хотел бы пройти к себе в номер. Я очень устал.
– Кутили небось?
– Исключительно чтобы забыть об Ингрид и Дебби. Берите запасной ключ, и пошли.
Старик, бормоча, шел впереди, Куинн за ним. Воздух был по-прежнему сухим и жарким. Теплый ветер не мог развеять висевшего над городком запаха нефти.
– Жарковато для плаща и шляпы, вам не кажется? – спросил Куинн.
– Я их надевать не собираюсь.
– А человек, которому вы отдали мой ключ, почему-то надел.
– Вам спиртное отшибло память.
Тут они подошли к двери семнадцатого номера, и старик торжествующе воскликнул:
– Ну, что я говорил?! Вот он ваш ключ, в замке, где вы его сами и оставили. Что теперь скажете?
– Пожалуй, ничего.
– Вы бы меньше пили – лучше в помнили.
Возражать было бесполезно. Куинн пожелал старику спокойной ночи и заперся в номере.
На первый взгляд все в нем было так, как он оставил: покрывало смято, подушки прислонены к спинке кровати, лампа на гнущейся ножке включена. Две картонные коробки с досье Ронды по делу О'Гормана по-прежнему стояли на столе, однако все ли в них на месте, не смог бы определить не только Куинн, но и сам Ронда, наверняка не заглядывавший в коробки несколько лет.
Куинн снял крышку с одной из них и вынул из большого конверта фотографии О'Гормана, которые Марта дала Ронде. Одна была очень старой: на ней О'Горману было не больше двадцати. На других он был запечатлен с детьми, с собакой и кошкой, меняющим колесо у автомобиля, стоящим рядом с велосипедом. В каждом случае О'Горман казался чем-то второстепенным, а главными были собака, кошка, дети, Марта, велосипед. Отчетливо его лицо можно было разглядеть только на фотографии, снятой для паспорта. Он был красивым мужчиной – с вьющимися темными волосами и с глазами, глядящими мягко и удивленно, как если бы он понял вдруг, что жизнь вовсе не такая, какой он себе представлял. Такое лицо должно было нравиться женщинам, особенно тем, в которых сильно материнское начало – они считают, что могут своей любовью залечить любые жизненные раны.
Куинн медленно вложил снимки обратно в конверт. Настроение у него испортилось. До того, как он увидел фотографии, О'Горман не был для него реальной фигурой. Теперь же он стал живым существом, человеком, который любил жену и детей, собаку и кошку, который много работал и был слишком добрым, чтобы проехать мимо неизвестного, голосующего на шоссе в бурную ночь, но у которого хватило духу оказать сопротивление грабителю.
"У
И, только уже закрыв глаза, он вспомнил, что собирался заехать завтра утром в Башню, а оттуда направиться в Рино, и оба эти места показались ему частью надвигающегося сна, какими-то бледными иллюстрациями к старой книге в сравнении с осязаемой реальностью Чикото. Он, как ни старался, не мог вспомнить лица Дорис, а от Сестры Благодать осталось только серое одеяние с безликой головой сверху и двумя плоскими, большими ступнями снизу.
Глава 5
На следующее утро Куинн зашел в контору мотеля. Человек средних лет с загорелой лысиной развязывал пачку лос-анджелесских газет.
– Чем могу служить, мистер... э-э... Куинн, да? Номер семнадцать?
– Да.
– Я – Поль Фрисби, владелец мотеля. Вы вчера были чем-то недовольны?
– Кто-то в мое отсутствие заходил в номер.
– Это был я, – холодно сообщил Фрисби.
– У вас была причина?
– Целых две. Во-первых, если у постояльца нет багажа, мы всегда наведываемся в его номер, когда он выходит поесть. Но в вашем случае была и вторая причина: фамилия владельца машины в техническом паспорте не такая, как у вас.
– Мне ее дал приятель на время.
– Верю, но в нашем деле необходимо соблюдать осторожность.
– Понятно, – сказал Куинн, – только к чему маскарад?
– Что вы имеете в виду?
– Зачем вам понадобилось надевать плащ и шляпу и брать у старика ключ?
– Не понимаю, о чем вы, – произнес Фрисби, и глаза его сузились. – У меня есть свои ключи. При чем здесь мой отец?
Куинн объяснил.
– У него плохо с глазами, – сказал Фрисби, – глаукома. Не стоит его винить...
– Я никого ни в чем не виню. Но мне не нравится, что кто-то мог войти сюда, взять ключи и наведаться в мой номер.
– Мы делаем все, чтобы этого не происходило, но, как вы понимаете, в мотелях такое бывает, особенно если мошенник знает имя постояльца и номер его машины. У вас что-нибудь пропало?
– Не знаю. На столе стояли две коробки с документами, которые мне дали посмотреть на вечер. Вы их наверняка видели, когда заходили, Фрисби.
– Ну видел, что из того?
– Вы их открывали?
Лицо Фрисби побагровело.
– Нет. Конечно нет. Это было ни к чему. На них было написано "О'Горман", а в Чикото об этом деле и так все знают. Хотя мне, конечно, стало любопытно, почему какой-то никому не известный человек интересуется О'Горманом.
Воцарилось неловкое молчание.
– И что же было дальше? – прервал его Куинн. – Вы сдержали свое любопытство или поделились им с кем-нибудь, с женой, например?
– Да, я ей в общих чертах рассказал...
– А еще кому?
– Поставьте себя на мое место...
– Кому еще?
Последовала новая пауза, после которой Фрисби нервно сказал:
– Я позвонил шерифу. Мне это показалось подозрительным, и я решил, что он должен быть в курсе дела, на случай, если все обернется серьезно. Теперь я вижу, что был не прав.