Как писать рассказ для «Блэквуда»

По Эдгар Аллан

А вот это по-немецки — из Шиллера: «Пусть это смерть — я смерть вкусил У ног, у ног, у милых ног твоих» [33] . Здесь вы, понятно, обращаетесь к причине вашей гибели — к курице. В самом деле, какой разумный джентльмен (да и дама тоже) откажется умереть ради откормленного каплуна моллукской породы, начиненного каперсами и грибами и сервированного на блюде с гарниром из апельсинового желе en mosaiques [34] — Записывайте! (Так их подают у Тортони [35] ). Записывайте, прошу

вас!

33

«Пусть это смерть — я смерть вкусил У ног, у ног, у милых ног твоих» — заключительные строки из стихотворения И.-В. Гете «фиалка» (1775).

34

в виде мозаики (франц.)

35

Тортани — парижский ресторатор, по имени которого называлось в XIX веке кафе на Итальянском бульваре в Париже.

Вот отличная маленькая латинская фраза, и притом редкая (латинские фразы надо выбирать возможно короче и изысканней — уж очень они становятся обиходны) — ignoratio elenchi [36] . Кто-то совершил ignoratio elenchi — то есть понял ваши слова, но не мысль. Он попросту дурак. Какой-нибудь бедняга, с которым вы заговорили, когда подавились куриной костью, и который поэтому не вполне понял, о чем вы говорите. Бросьте в него этим ignoratio elenchi, и вы его сразу уничтожите. Если он осмелится возражать, можете ответить ему словами Лукана (вот они), что речи — всего лишь anemonae verborum — слова-анемоны [37] . Анемона красива, но лишена запаха. А если он начнет шуметь, обрушьтесь на него с insomnia Jovis — грезами Юпитера — так Силий Италик [38] (вот он!) называет напыщенные и высокопарные рассуждения. Это наверняка поразит его в самое сердце. Ему останется только опрокинуться на спину и умереть. Итак, записывайте, прошу вас.

36

Ignoratio elenchi — логическая ошибка в доказательстве, состоящая в том, что оставляется без внимания то, что следует доказать и, таким образом, доказывается совсем не то, что следует.

37

Слова-анемоны — это выражение принадлежит не римскому поэту Марку Лукану (39—65), а взято из произведения «Лексифан, или Краснобай» (гл. 23) древнегреческого писателя Лукиана (ок. 117-ок. 190).

38

Силий Италик, Тит Катий (26—101) — римский поэт. Цитата взята из его поэмы «Пуническая война».

По-гречески надо что-нибудь красивое — вот, например, из Демосфена [39] . Anhr o jeugwn kai palin makhsetai [40] .

В «Гудибрасе» [41] есть недурной перевод —

В

бой может вновь пойти беглец —Не тот, кого настиг конец.

В рассказе для «Блэквуда» ничем так не блеснешь, как греческим языком. Одни буквы, и те уж смотрят умно. Обратите внимание, мэм, какой проницательный вид у этого Ипсилона! А Фи, право, мог бы быть епископом! А до чего хорош Омикрон! А поглядите на Тау! Одним словом, для настоящего рассказа с ощущениями нет ничего лучше греческого языка. В нашем случае применить его чрезвычайно просто. Выпалите цитату тоном ультиматума, с добавлением громового проклятия, прямо в лицо тупоголовому ничтожеству, не сумевшему понять ваших простых английских слов о куриной кости. Будьте уверены, он поймет намек и удалится.

39

Демосфен — Цитируемые слова Демосфен произнес, как о том свидетельствует Тертуллиан (De Fuga in Persecutione, X), после своего бегства с поля сражения у Херонеи (338 до н.э.).

40

Aner о pheugon kai palin machesetai

41

«Гудибрас» (1663—1678) — поэма английского поэта-сатирика Самюэла Батлера (1612—1680). Цитируется с изменением множественного числа на единственное из III песни (строка 243) поэмы.

Вот и все указания, какие мистер Блэквуд дал мне на этот предмет, но я почувствовала, что их вполне достаточно. Теперь я могла наконец написать настоящий блэквудовский рассказ, и я решила приступить к делу немедленно. Прощаясь со мной, мистер Блэквуд предложил приобрести мой рассказ, когда он будет написан; но так как он мог предложить всего пятьдесят гиней за страницу, я решила лучше отдать его нашему обществу, чем расстаться с ним за столь ничтожную сумму. Несмотря на такую скупость, этот джентльмен во всем прочем отнесся ко мне с большим уважением и был чрезвычайно учтив. Его прощальные слова глубоко запали мне в сердце; и я надеюсь, что всегда буду с признательностью их помнить.

— Дорогая мисс Зенобия, — сказал он со слезами на глазах, — не могу ли я чем-либо еще содействовать успеху вашего достохвального предприятия? Дайте подумать. Возможно, что вам не удастся в ближайшее время утонуть — или подавиться куриной костью — или быть повешенной — или укушенной — но постойте! Я вспомнил, что во дворе есть пара отличных бульдогов — превосходных, поверьте мне — свирепых и все такое прочее-самое для вас подходящее — они вас разорвут, вместе с auriculas, менее чем за пять минут (по часам!) — и подумайте только, что это будут за ощущения! Эй! Том! — Питер! — Дик, где ты там, негодяй? — выпусти их!

Но так как я страшно спешила и не имела ни минуты, пришлось, к сожалению, поторопиться, и я тотчас распрощалась — признаюсь, несколько поспешнее, чем предписано правилами вежливости.

Расставшись с мистером Блэквудом, я прежде всего хотела, согласно его советам, попасть в какую-нибудь беду и с этой именно целью провела большую часть дня на улицах Эдинбурга в поисках рискованных приключений, которые соответствовали бы силе моих чувств и размерам задуманного мною рассказа. Меня сопровождал при этом слуга-неф Помпеи и собачка Диана, которых я привезла с собой из Филадельфии. Но только под вечер я сумела осуществить свою нелегкую задачу. Именно тогда произошло важное событие, послужившее темой нижеследующего рассказа в духе журнала «Блэквуд», написанного в смешанной манере.