Как писать в XXI веке?

Гарбер Наталья

В дневнике мало плановости и осознанности, ритм хронотопа неровен и стихиен, и отражает естественные отношения автора с тремя типами времени: время психологическое (происходящее в сознании автора), локальное (события в пределах досягаемости и личного участия автора) и континуальное (общеисторический контекст жизни автора). Само время как важнейшая жизненная категория, как правило, также является предметом осмысления автором («быстротечность жизни», время духовного роста, время значимых перемен — переезд, карьерный взлет и пр.).

Это верно и в случае диариста-мемуариста, для коего прошлое — это завершенный временной ряд, отрезанный от текущего момента, он живет и

пишет уже как бы «после времени»: «бойцы вспоминают минувшие дни…». Мемуарист, конечно, ближе к формату художественного произведения, где время и пространство идеализированы, замкнуты и намеренно нелинейны, ибо акцентируют внимание на замысле автора и ведут читателя по определенной «легенде» виртуальной литературной местности. Однако и мемуары интересны в меру психологического развития героя-мемуариста в процессе его истории.

Итак, как внешняя местность и ее легенды превращаются во внутренний хронотоп автора дневника? Начнем с экстравертов, ибо они ведут записи преимущественно в локальном и континуальном, «внешнем» времени, в отличие от интровертов, пишущих сразу в психологическом, «внутреннем» времени. От характера и мировоззрения автора, от понимания им сущностей категорий времени и пространства зависит форма осознанно или бессознательно избираемого им хронотопа в дневнике.

Дневник в локальном хронотопе описывает каждодневные события собственной жизни автора и является свидетельством «ближнего мира», существующего в границах ньютоновской малой Вселенной и философии обыденной жизни. Чехов, борец за идеалы яркой, широкой и творческой жизни, как-то попробовал вести такой дневник на Сахалине — и бросил. Скучно: «Блины у Солдатенкова. Были только я и Гольцев. Много хороших картин, но почти все они дурно повешены».

Континуальный хронотоп характерен для людей с общественным темпераментом, исторических деятелей или писателей, стремящихся увязать «большую историю» с личной судьбой. Такие дневники образны и включают эссеистические размышления о судьбах человечества. События такого дневника соотносятся по смыслу, причинно-следственным связям и логике, а не просто по времени, как это бывает в «локальных» дневниках. Так, в дневнике беллетриста В.Ф. Одоевского 1859–1869 годов главной темой является панорама страны до и послереформенного периода, включая истории выдающихся современников, эту панораму определивших. Анекдоты и факты, отношения и слухи — все служит формированию эпохального разреза и панорамы событий: «Существование Путятина, как министра просвещения, производит в публике самое неблагоприятное впечатление… Говорят, Бакунин убежал из Сибири и через Амур и Японию едет в Лондон…».

Психологический хронотоп свойствен авторам в процессе индивидуации или сложных внутренних перемен, склонных к анализу своей богатой душевной жизни, поэтому он отрывается от обычного времени — растягивается, сжимается, а иногда просто останавливается или стремительно несется вперед. Так вел дневник Герцен за границей, за отсутствием возможности активной политической работы направлявший в записные книжки всю энергию своей мысли. В психологическом времени писал дневники и великий историк Ключевский: «Мы не привыкли обращать должного внимания на явления, из которых слагается внутренняя жизнь человека. Происходя из самых простых причин, они производят в нас неосязаемую работу — и уже результат передают нашему сознанию… С привычным чувством берусь я за свой маленький дневник, чтобы занести в него несколько дум, долго и медленно зревших во мне, а теперь павших на дно души, как спелые зерна, вывеянные ветром на землю

из долго питавшего их колоса».

В психологическом хронотопе писал дневники и Толстой, для которого физические время и пространство были подчинены религиозно-нравственным опытам: «Что такое время? Нам говорят — мера движения. Но что есть движение? Такое есть только одно: движение нашей души и всего мира к совершенству… Пространство есть предел личности». И в 1905 году, перед уходом из дома, Толстой продолжает эту мысль: «Жизнь представляется в освобождении духовного начала от оболочки плоти». Психологический хронотоп доминирует и в дневниках С.А. Толстой во второй половине ее жизни, в период осознанного «одиночества в семье»: «Внешние события меня утомили, и опять очи мои обратились внутрь моей душевной жизни».

Это внутреннее «поле» интеллектуальных и духовных трудов, на котором в рамках психологического времени собственного развития вызревают плоды жизненных опытов, получаемых извне, из локального или континуального хронотопа, и есть главное место пребывания автора дневника. И главным плодом жизни человека является он сам и достойно прожитая им жизнь, посему именно психологическая реальность является сутью дневниковой работы, а внутренний рост автора — главным его результатом. Сам же дневник можно рассматривать как «легенду» путешествия автора по внутренней «местности», невидимой постороннему глазу, но совершенно реальной для писателя.

Что Лев Толстой для невежды? Старик с бородой в рубахе. Именно внутреннее путешествие с очами, обращенными внутрь душевной жизни, «легендарное» путешествие в психологическом хронотопе, освобождающее на наших глазах духовное начало автора от оболочки плоти, делает чужого нам «старика в холщовой рубашке» или «его жену», «человека в пенсне» или «беллетриста», «политика» или «историка» интересными и значительными людьми, чьи записки актуальны для нас и сегодня.

История и типология дневникового жанра

Писать — значит читать себя самого.

Макс Фриш

Истоки и взлеты жанра в России. Литературный дневник растет из судового журнала или тюремного дневника, путевых или научных записей. Может быть длительным, отражающим всю жизнь, как у Толстого. Может быть полевым журналом, описывающим историю военных действий. Известен дневник подростковый, отражающий этап взросления и породивший «роман воспитания». Кризис среднего возраста также способен выразить себя в дневниковой форме. В XIX веке жанр дневника расцвел, вошло в моду чтение дневников в дружеских кружках. Самая распространенная форма тех лет — дневник в письмах, гибрид эпистолярия и дневника, послание близкому человеку, рассчитанное не на диалог, как в обычной переписке, а на односторонний рассказ.

Став модным, литературный дневник быстро занял место на профессиональной арене: вышли литературные произведения в дневниковой форме, его стали включать в романы. Опубликовали «Дневник лишнего человека» Тургенева. «Журнал Печорина» сыграл существенную роль в романе Лермонтова «Герой нашего времени». «Дневник писателя» опубликовал Достоевский, дневники использовались в мемуарах и т. д. Через век, в 1920-е годы интерес к дневниковой прозе возник в России снова. Тогда обсуждалось понятие «человеческого документа», понимаемого как непосредственное, не-литературное свидетельство чьей-то жизни, включая дневники и мемуары, документальную прозу и просто документы эпохи, письма и любые тексты, не имеющие «художественной цели» и планов опубликования.