Как по лезвию
Шрифт:
К.: Вы когда поете, себя со стороны слышите? Б.: Да.
К.: Любуетесь собой?
Б.: Я же слышу, а не вижу. А любоваться можно глазами. Нет, конечно, не любуюсь я собой. Я собой редко бываю
К.: Дело критиков — подбирать термины, но вы могли бы согласиться, если бы вас назвали представителем русского народного рока?
Б.: Конечно, ради Бога, ради Бога.
К.: Этот термин вы не считаете ругательным?
Б.: Замечательный термин. Русский народный… А что, рок всегда народный. Рок — это Дух, а Дух — это что такое без народа? Что такое народ без Духа? Это мы уже видели.
К.: Рок не может быть у нас русским народным, так сказать…
Б.: Я же говорю, что мы путались в рукавах чужой формы очень долго. Мы приняли ее, как свою, а ведь это очень близко все, очень близко, потому, что это плач, а плачут во все времена, во всех странах, и с самого раннего детства.
К.: Как вы думаете, послушав такую песню, в чем могли бы Вас упрекнуть люди?
Б.: Они могли бы упрекнуть меня только в том, что они сами не в состоянии
К.: Так просто?
Б.: Я думаю, что да. Я думаю, что зло всегда бессильно, а бессилие как раз и злит.
К.: Не раздражит, не разозлит текст?
Б.: Кого конкретно вы имеете в виду?
К.: Я имею в виду Ивана Ивановича Иванова из Свердловска, с улицы Юбилейной.
Б.: Я жил в Свердловске пять лет, мы с Иваном Ивановичем знакомы, я ему пел, и он меня понял. Я хочу, я стараюсь, чтобы все поняли. Понимают не все. Значит, я пою для себя и для тех, кто мне близок. Мы говорим — как ты относишься к кому-то, предполагая, что уже относимся, и вопрос стоит именно «как?».
Если человек далек от меня, у него — свой путь, у меня — свой. У него свои познания. Но, в принципе, мы идем тем же самым путем, к одному и тому же источнику огня. И если мы вместе, то в каком-то одном месте с ним, и мы поймем друг друга.