Как полюбить себя, или Мама для Внутреннего Ребенка

Рейн Наоми

Поэтому я годами страдала. Сильно, глубоко, страстно, полно, самозабвенно. Людям мои страдания казались неадекватными. Наверное, так оно и было. Хотя моя боль была самой настоящей, ужасающе реальной. Дело в том, что в моей психике действовал механизм, во много раз усиливающий любой дискомфорт, недовольство, неудовлетворение.

Я была невероятно ранимой, уязвимой до крайней степени. Люди боялись ко мне приближаться, что-то говорить. Любой шаг, жест, слово могли причинить мне почти непереносимую боль.

Когда на психотерапии

мы увидели этот мой механизм, я поняла, что он не достигает своей цели – показать моим мучителям, как сильно они ошибаются. Надежда на то, что они остановятся, не оправдывалась. Этот механизм причинял мне сильнейшую боль, иногда настолько сильную, что я не могла ее вытерпеть и собиралась покончить с собой. Но моим тиранам было все равно, что мне больно. Я приносила этим вред только себе, а донести до них, как жестоко они со мной поступили, не могла.

Стоило мне увидеть этот механизм бесконечной боли, ощутить его и ужаснуться, как вдруг он остановился. Маховик боли, раскручивающий ее до небес, посылавший ее прямо в мою сердцевину, замер и больше не двигался.

Боль оставила меня, как и Обвинитель. Моему Ребенку больше не нужно было страдать. Его больше никто не обвинял и не причинял невыносимой боли. Я могла выпустить его из темницы. Ему больше ничто не угрожало.

Наверное, раньше я и вправду думала, что там ему будет лучше. В тюрьме я пыталась уберечь его от боли и Обвинителя. Может быть, поэтому я не ощущаю сейчас перед ним вины, которая давила бы меня и уничтожала.

Жизнь без Обвинителя

У нас началась новая жизнь. Мы с Ребенком ушли из замка – теперь он на свободе. Мы вместе, я учусь жить с ним. И не устаю поражаться, как сильно моя жизнь изменилась, когда мой Ребенок вернулся ко мне.

Стоило ему выйти на свободу и обрести свои права – звучать, говорить, делиться, – как он тут же взялся за дело. Первое, что он сделал – написал благодарственное письмо. Он исписал двенадцать страниц, он писал до четырех утра. После благодарственного письма он написал статью про еду. Это была нота протеста: в него пихают всякое невкусное и ему не нужное. И еще много разного интересного он написал. И хочет продолжать писать!

Он отдал бедным людям все ненужные вещи; раздал одежду и обувь, которые ему не нравились, надоели; выкинул те, что истрепались. Он завел себе множество друзей и стал часто и с удовольствием с ними общаться. Он начал рассказывать миру о себе, своих идеях, мыслях, желаниях.

Помню, годом ранее на каком-то тренинге я и слова не могла сказать о том, чего хочу. А теперь при выполнении похожего упражнения Ребенок все отведенное время взахлеб рассказывал, чего хочет. Его желания были конкретными и определенными.

Удивительно, насколько легче стало жить теперь, когда он со мной. Он хорошо знает, чего хочет. И очень помогает мне в том, что касается осознания моих желаний. А

раньше у меня с этим были огромные проблемы.

С ним я постоянно расту: учусь разговаривать с ним; слышать его, видеть, ощущать. Замечать, прислушиваться, заботиться. Я люблю его всей душой, но как выразить ему свою любовь? Я учусь и этому.

А он отвечает мне благодарностью, дает мне массу сил и энергии. С ним я счастливая, веселая, легкая. И мир откликается на мой свет теплом.

Мой путь

Мне еще многому предстоит научиться. Я понимаю, это только начало нового витка пути. Но и позади уже немало. Я горжусь собой: как далеко я прошла, сколько препятствий преодолела, сколь многому научилась.

Я была и Спасателем, и Жертвой, и Тираном. Я обвиняла, обес ценивала, ревновала, злилась и протестовала. Впадала в невменяемые состояния, нарушала границы, перегибала палку. Пыталась поглотить других людей, сделать их себе хорошими родителями, проецировала на них себя и свое окружение.

Но я никогда не сдавалась. Сколько бы жизнь ни ставила меня на колени, снова и снова я упрямо вставала и шла вперед. Мне было страшно, больно, трудно, но я мужественно продолжала во всем этом быть. Я развивалась и работала над собой, росла.

Мои модели и механизмы остаются при мне. Я продолжаю их использовать. Но с каждым днем я становлюсь все более осознанной. Все отчетливее вижу то, как я это делаю. И тогда что-то меняется. Прежние механизмы останавливаются, перестают запускаться мгновенно, по щелчку. Я осваиваю новые варианты поведения, а старые – когда-то позволившие выжить, но сейчас ненужные – отпадают сами собой.

Порой моя жизнь казалась мне тоскливым болотом в горелом лесу. Безжизненные деревья, серые скелеты стволов, серое небо над головой, топь под ногами.

Я ощущала себя одиноким белым рыцарем, бредущим неведомо куда, тратящим все силы на битвы с призрачными угрозами. Долгие месяцы я шла одна в темном каньоне. Ночь, холод, почти ничего не видно. Теперь же я выбралась на Перевал.

Светает. Еще нет солнечных лучей, нет тепла, но уже стало светлее, и в белом свете зари я вижу все вокруг. У меня захватывает дыхание от этой картины. Я замираю, силясь вобрать в себя, охватить все – глазами, носом, ушами. Этот мир потрясающий! В нем столько всего!

Мы с Ребенком стоим на Перевале, взявшись за руки. Ветер развевает наши волосы. Мы смотрим вперед – в Большой Мир, такой разный, такой удивительный, такой невероятный. Ребенку не терпится бежать туда, пособирать цветы, побегать по траве около ручья. Я медлю, пораженная величественным видом.

Я больше не боюсь жизни так сильно, до ужаса, как когда-то в замке. Я верю, что мы с Ребенком справимся. Но сердце сжимается: все-таки немножко боязно туда идти.

Ребенок тянет меня за руку, и я, вдохнув, делаю первый шаг.