Как править миром
Шрифт:
– Хотя бы один из нас должен работать.
Она вкладывает в эту фразу всю свою злость. Можно возразить, но я знаю, что это бессмысленно: Эллен нравится изображать великомученицу, и поскольку я действительно никуда не спешу и пью кофе на кухне, сидя в старой домашней футболке, мои возражения, что я тоже работаю, прозвучат не особенно убедительно. К тому же моя так называемая работа не принесла никаких результатов и, что самое главное, никаких денег. Я ломал голову несколько месяцев, но у меня так и нет грандиозной идеи под большие деньги Джо’на. Есть куча мелких идеек, и весьма неплохих, но они точно не тянут на мегапрограмму, которая потрясет мир и сразит всех наповал.
Юи смотрит в окно, открыв
– Снег беспомощный, – говорит Юи. – Снег беспомощный.
– Ага.
Понятия не имею, что она хочет сказать, и мне совершенно не хочется полчаса выяснять смысл этой туманной фразы, поэтому я прошу Юи проводить Люка в школу.
Юи, наша помощница по хозяйству, невероятно ленива. Дай ей волю, она бы только и делала, что предавалась безделью, но если ее попросить, она великодушно исполнит свои обязанности. Каждую просьбу я повторяю дважды, просто чтобы быть уверенным, что меня поняли правильно. Вероятно, такая же практика существует и во французском Иностранном легионе: все команды повторяются дважды во избежание недоразумений. Когда я так делаю, Юи всегда недовольно хмурится, но я уже пару раз накололся, доверившись ее знанию английского, и теперь строго придерживаюсь системы контрольных повторов.
Она осталась с нами, когда мы потеряли дом. Не из верности добрым хозяевам, а по той простой причине, что ей больше некуда было податься. Юи обожает Люка, в этом смысле она образцовая au pair [1] , а поскольку она плоская, как доска, и вообще напоминает чудом выжившую узницу Освенцима, ее присутствие в доме не представляет угрозы семейному благополучию. Однако Юи не говорит ни на каком языке, и это, конечно, огромный минус.
Ее родители были японцами, но детство она провела в Бразилии, потом какое-то время жила в Испании, Иордании, Южной Корее, Германии, а затем переехала в Лондон. Из верных источников я знаю, что она говорит по-японски на уровне двухлетнего ребенка, и это, возможно, ее сильнейший язык.
1
Домработница, проживающая в доме хозяев (фр.).
Юи пишет картины. Изображает свое влагалище на огромных холстах. Однажды мы с ней застряли в пробке, и за час ей почти удалось объяснять мне, в чем смысл. Я отнюдь не знаток изобразительного искусства, но даже мне ясно, что у нее нет способностей к живописи и рисунку. Одно время я думал свести ее с Милли, однако Милли считает, что живопись безнадежно устарела еще в позапрошлом веке, да и в Юи есть что-то такое, что буквально притягивает невезение, она просто ходячее несчастье.
Да, бывало, что мне не везло. Но иногда и везло. Эллен. Без жены я бы пропал. В один прекрасный субботний день я выходил из метро на станции «Виктория» и увидел на лестнице хорошенькую блондинку, пытавшуюся тащить по ступенькам тяжелый чемодан. Я был молод и рьян, я буквально взлетел вверх по лестнице с ее чемоданом. Я чуть не крутил его над головой, распевая йодлем, хотя примерно на середине пути мне пришло в голову, что надо бы чуть притормозить и придумать какую-нибудь остроумную фразу для начала знакомства. Я ничего не придумал. Я был сражен ее красотой.
– Спасибо. Может, вам стоит спросить у меня номер телефона? – Вот что сказала Эллен.
С ужасом думаю, что, окажись я на лестнице минутой раньше или минутой позже, не встретил бы будущую жену. Таких, как она, больше нет. Во всяком случае, я не встречал. Эта женщина знает меня, как облупленного, и все равно любит. Без нее я бы умер.
Это лучшее, что со мной произошло за всю жизнь. И оно совершенно никак от меня не зависело.
На втором свидании с Эллен я сказал себе: «Эта женщина станет моей женой». Потом я приметил весьма привлекательную брюнетку на другом конце бара и подумал: «Знаете что? Я мог бы выебать эту брюнетку, поставив раком на столе, а потом все равно бы женился на Эллен». Что позволено человеку? Что он сам себе позволяет?
Надо добавить, что на нашем третьем свидании Эллен встретила в баре какого-то шапочного знакомого и довольно сердечно с ним заговорила. Мне хотелось его убить. В прямом смысле слова. Мне хотелось кровавой бойни, упоительного насилия. Хотелось взять тяжеленный мачете и изрубить этого дятла в капусту. Если тебе не хочется убивать, это не настоящая любовь.
Я записался к врачу. Вот что меня поражает в нынешних медицинских учреждениях: администраторы, едва говорящие по-английски при полном отсутствии какой бы то ни было квалификации и получающие зарплату меньше, чем у кассиров в закусочных, обращаются с тобой по-хамски, а врачи, у которых есть высшее образование и высокооплачиваемая работа, притворяются вежливыми и любезными. По крайней мере, они ощутимо любезнее администраторов.
Администратор за стойкой в приемной не замечает меня минут пять, после чего все-таки удостаивает вопросительным взглядом. Какой-то латинос в синем костюме. Накинем юноше балл за старание (обычно администраторы в клиниках ходят либо в рекламных футболках, либо в растянутых кофтах из секонд-хенда), хотя костюм явно справлен для младшего брата, и парень носит его, не снимая, лет пять минимум. Даже, наверное, в нем спит.
– Я по записи.
Администратор молча показывает на компьютерный экран на стене, где нужно найти свою запись и взять талончик. В чем-то я даже сочувствую администраторам: им постоянно приходится сталкиваться с непроходимо тупыми или агрессивными гражданами.
Я говорю:
– Экран не работает.
Этот экран на стене отражает всю сущность нашего здравоохранения. Компьютерная регистрация, которая не работает. Я уж молчу о сенсорном экране. У меня нет медицинского образования, но даже мне ясно, что сенсорный экран в приемной врача – это плохая идея: задумайтесь о больных гриппом, о прокаженных, о ВИЧ-инфицированных, о носителях Helicobacter pylori, кишечной палочки, стрептококка и лекарственно-устойчивого туберкулеза. Они все отмечаются на экране. Плюс к тому, старикам и больным затруднительно читать инструкции, набранные микроскопическим шрифтом.
Мне здесь не нравится. Я уверен, что зря трачу время. Терапевтам не хочется с нами возиться. Если тебе меньше тридцатника – у тебя какой-то загадочный вирус, если больше тридцатника – возраст. Организм потихоньку изнашивается, а что вы хотите? Мне всегда приходилось ходить к врачу раза четыре, чтобы он убедился, что я действительно болен. Опять же напрасная трата времени: и их времени, и моего. Хотя я записался на этот прием три недели назад и мне было назначено точное время, меня маринуют в приемной еще минут сорок, и передо мной успевают пройти толпы каких-то суданцев и иракцев.
И вот меня все-таки вызывают. Свершилось.
Доктор мне незнаком. Давным-давно, в незапамятные времена, ты годами ходил к «своему» терапевту, который имел хоть какое-то представление о тебе и твоих болячках. В этой клинике, как ни придешь, каждый раз новый доктор. Лондон.
Доктор брызгает стул, предназначенный для пациентов, каким-то дезинфицирующим аэрозолем. Сразу ясно, что человек только что выпустился из медицинского колледжа. Вид у него удрученный, словно ему самому здесь не нравится. Добро пожаловать в жизнь, малыш.