Как решаются нравственные вопросы французской драмой
Шрифт:
Съ пансiонскими, романтическими идеалами, незамненными, несмотря на всю ихъ сантиментальность и пошлость, никакими иными, боле простыми, реальными и стало – быть прочными, понятно, что она не позволяетъ подойти и приласкать себя мужу, отъ котораго за версту несетъ навозомъ.
Для всякаго безпристрастнаго человка отношенiя между молодой женой и старымъ мужемъ неестественны, натянуты, непрочны. Семейное благополучiе, въ которомъ такъ увренъ супругъ, построено на такихъ ложныхъ основанiяхъ, что оно должно разлетться прахомъ при первомъ потрясенiи извн, при первомъ обстоятельств, которое объяснитъ молодой женщин пустоту ея жизни и родитъ въ ней желанiе наполнить ее чмъ – нибудь. Но подобныя разсужденiя и выводы могутъ родиться только въ голос безпокойнаго, опаснаго человка. У послдователя и подражателя генiальнаго Скриба такой простой и естественный вопросъ облекается въ иную форму. Да какъ же и быть иначе? Надо поддержать незыблемыя основы буржуазнаго благополучiя, надо показать, что вс опасности, грозящiя этому благополучiю, неосновательны, безнравственны, а то чего добраго, буржуа не заснетъ покойно, и впрямь подумаетъ, что ему грозитъ бда отъ всхъ этихъ
Родившееся въ душ вашей искреннее чувство замазывается ложью и неправдой ради поддержанiя условной мщанской нравственности, покоющейся на вковой рутин. Въ голову буржуа уже брошены нервныя смена, долженствующiя въ скоромъ времени разростись въ безапеляцiонное обвиненiе. Разумется, что мы не смемъ требовать отъ писателя буржуазiи, чтобы онъ вывелъ человка того или другого закала, тхъ или другихъ убжденiй, соприкосновенiе съ которымъ послужило бы къ скорйшей развязк натянутаго положенiя между женой и мужемъ и показало бы шаткость мщанскаго семейнаго счастья. Не смемъ, потомучто при такихъ обстоятельствахъ выборъ въ первые любовники честнаго и благороднаго человка, который внушилъ бы къ себ дйствительную любовь – встревожило бы всю парижскую публику, которую одну авторъ имлъ въ виду. Надо ему продолжать начатую работу и окончательно доказать, что тревога и тоска молодой женщины дйствительно не имютъ законнаго основанiя и вытекаютъ изъ каприза. И посмотрите, съ какою тщательностью все это дльце обдлано авторомъ. Мужъ даже и не подозрваетъ того, чт'o происходитъ въ голов и сердц его жены; ему и на умъ придти не можетъ ничего подобнаго, будто самъ онъ никогда не былъ молодъ, не былъ посщаемъ тревогами и сомннiями, будтобы такъ сразу онъ отлился въ формы рантье, какъ Паллада вышла изъ расколовшагося черепа Зевса въ полномъ вооруженiи. Въ душ его все улеглось, успокоилось, покрылось тиной, имющей свойство втягивать въ себя все что только приблизится къ ней. По нашему мннiю бдной женщин грозила опасность съ перваго дня знакомства съ подобнымъ существомъ, и опасность тмъ б`oльшая, чмъ мене имлось средствъ бороться съ ней. Но помилуйте! говорятъ моралисты: – мужъ окружаетъ ее такимъ вниманiемъ, онъ такъ обожаетъ ее, что ей просто безсовстно не чувствовать и не цнитъ этого; нтъ, какъ хотите, это неблагодарно съ ея стороны и доказываетъ только ея пустоту и легкомыслiе. У буржуа достаетъ форменнаго благородства настолько, чтобы не показать и тни сомннiя ни въ добродтеляхъ супруги, ни въ своемъ безмятежномъ счастiи, но недостаетъ сообразительности, догадки, умнья знать то, чт'o происходитъ въ сердц жены. Разв вы не видите, читатель, что авторъ не забывалъ ни на минуту публики, съ которой имлъ дло и которая должна оцнить его комедiю?
Съ другой стороны, посмотрите чт'o за молодой рыцарь выведенъ на сцену, съ которымъ придется вступить мужу въ бой; вроятно мы увидимъ что – нибудь въ pendant къ женскому капризу и легкомыслiю. И разумется, что подобный герой или jeune premier выведенъ не съ тою цлью, чтобы уличить очерченное семейное благополучiе. Начнемъ съ того, что прiемы имъ употребляемые для прiобртенiя симпатiи молодой женщины, по истин удивительны, какъ напримръ притворное паденiе въ обморокъ, и прямо говорятъ, чт`o это за господинъ. Въ противномъ случа была бы бда. Вообразите публику, которая съ сочувствiемъ взглянула бы на это лицо комедiи? Что было бы съ бднымъ мужемъ, съ его великодушiемъ, доврчивостью и во всми добродтелями, что было бы съ семейнымъ счастiемъ, съ покойнымъ, невозмутимымъ сномъ буржуа?
Наконецъ съ третьей стороны, посмотрите во чт'o обращено чувство женщины къ молодому человку. Назвать его любовью, естественнымъ и законнымъ стремленiемъ, было бы тоже опасно. Инстинктивно публика догадалась бы, что положенiе лицъ комедiи просто, невыдумано и должно было быть необходимымъ слдствiемъ всей обстановки замкнутой жизни, неимющей ни интересовъ, ни содержанiя. Такъ это правда, подумалъ бы буржуа, что пустили въ ходъ вс эти такъ называемые теорiи и утопiи? Чтобы сохранить мое благополучiе и человческое достоинство, нужно жить какою – то иною жизнью; недостаточно благосостоянiя и комфорта, которымъ я окружилъ себя и жену, недостаточно сельской, патрiархальной жизни, домашняго очага. Все это оказывается несостоятелнымъ при первомъ столкновенiи съ живымъ чувствомъ, съ здоровою мыслью, съ дуновенiемъ какой – то иной атмосферы. Нехорошо было бы, еслибы роль эту приняла на себя любовь; мщанское счастье не выдержало бы; буржуа остался бы недоволенъ ни комедiей, ни авторомъ, ни главное самимъ собою. И вотъ чувству придается сначала легкiй, потомъ густой оттнокъ чувственности.
На этой почв и спору быть не можетъ. Какъ! женщина ради чувственнаго влеченiя играетъ семейнымъ благополучiемъ, счастiемъ мужа, его спокойствiемъ и честью! Да какая же нравственность проститъ, оправдаетъ преобладанiе животныхъ инстинктовъ въ существ, одаренномъ разумомъ и свободной волей? Теперь смло можно вооружиться мщанской нравственностью, съ полною надеждою на успхъ и побду. Какой же человкъ ршится покрыть свою голову позоромъ и принять на себя защиту чувственной склонности?
Какъ же тутъ не задуматься, читатель. Сами вы видли, какiя метаморфозы принимала основная мысль писателя. Съ полнымъ великодушiемъ соглашаетесь вы простить ему неумстное заглавiе, неимющее никакого ни логическаго, ни художественнаго отношенiя къ содержанiю пьесы; предъ вами довольно опредлительно ставится вопросъ иного рода, пожалуй хоть подводный камень буржуазнаго благополучiя, вопросъ, который вдругъ насильственно и цинически преобразуется въ оскорбительное для бдной женщины: on ne badine pas avec l’adult`ere.
Впрочемъ все взваливши на плечи бдной жертвы и на ея чувственность, Сарду, какъ впрочемъ и слдовало ожидать, не могъ не видть, что для полнаго достиженiя задуманной цли надобно положить границы самой этой чувственности, хоть бы это стоило новой измны самому себ. Поставить минуту рокового свиданiя за кулисами – избави – богъ: публика богъ – знаетъ что подумаетъ, пожалуй и сомнваться станетъ. Гораздо лучше выставить сцену ночного свиданiя предъ ея глазами и борьбу долга съ чувственнымъ стремленiемъ остановить вовремя, когда послднее станетъ одерживать верхъ. Никакого сомннiя не останется въ впечатлнiи зрителя: вдь не можетъ же подумать онъ, чтобы авторъ такiя скандалезныя вещи ршился выставить предъ его глазами. Спасибо здшней талантливой артистк, которая, ршившись пожертвовать правдой всей пьесы, поняла вторую мысль автора и уже не хотла измнять ей. Мн случилось слышать такое мннiе: «да изъ – за чего же вся эта катавасiя и почему пьеса поступила въ разрядъ неудобосмотримыхъ для двицъ? вдь между ними ничего особеннаго не случилось.» Такимъ образомъ въ голов публики хотя и созрло ршенiе qu’on ne badine pas avec l’adult`ere, но все было прiостановлено вовремя, ничего особеннаго дйствительно не случилось; нравы не вышли изъ приличiя, нравственность осталась чистою и незапятнаною и публика получила только хорошiй примръ въ поученiе. Весь дальнйшiй ходъ пьесы и психическiе, въ высшей степени интересные мотивы покрыты такой же легой дымкой и подкурены благоуханiями, безъ которыхъ немыслима французская комедiя нашего времени. Что думаетъ неожиданно врзвратившiйся мужъ посл той сцены, въ которую любовникъ жены его прыгаетъ съ балкона? разсялись ли его подозрнiя, убдился ли онъ въ невинности жены? Въ какомъ состоянiи его жена? уврена ли она, что мужу что – либо извстно, оскорблена ли она его шпiонствомъ? – все покрыто приличнымъ сомннiемъ, публика находится въ совершенномъ невднiи. Но автору до этого нтъ никакого дла; главная цль достигнута, публик дана острастка и толстый буржуа многозначительно взглядываетъ на свою супругу, какбы говоря ей: «понимаешь ли къ чему ведетъ легкомыслiе и нарушенiе долга? смотри же у меня!» – и спокойно засыпаетъ, увренный въ дйствительности урока, заданнаго въ тотъ вечеръ его жен.
Можетъ – быть возразятъ мн, что такое гуманное по мннiю г. Сарду обращенiе мужа съ женою, эта щепетильность при выраженiи подозрнiй, это человческое желанiе обойти тяжолое объясненiе, которое по нашему мннiю не можетъ быть честнымъ, если не будетъ прямымъ, вытекаетъ, какъ плодъ нашей цивилизацiи изъ его рыцарскихъ понятiй о чести и благородств. Тяжкое заблужденiе: это дворянскiе замашки буржуа, который никогда не умлъ создать ни общественной нравственности, ни понятiй о чести; его рыцарство въ этомъ отношенiи не пошло дале долгового обязательства конторы, скрпленнаго подписью биржеваго маклера. Достаточно прослдить за всею его жизнью, въ ея различныя перiоды, чтобы показать, что рыцарство это напускное.
Приходимъ къ послдней сцен и развязк. Главная мысль, внушить публик, что семейнымъ благополучiемъ шутить не слдуетъ, проведена до конца, а старый герой увнчанъ лаврами за великодушiе, благоразумiе и семейныя добродтели. Знаетъ ли онъ чт`o случилось во время его отсутствiя, – это остается неизвстнымъ. Вроятно знаетъ, ибо въ противномъ случа онъ оказывается пошлйшимъ дуракомъ, а этого разумется не могъ имть въ виду талантливый подражатель Скриба. Но если ему кое – что извстно, чт`o можно впрочемъ заключить только по особенному чувству, съ какимъ читаетъ онъ жен своей изъ газеты какое – то происшествiе, могущее служить намекомъ на ихъ отношенiя, то поведенiе его по истин заслуживаетъ вниманiя. Онъ говоритъ: смотри – же, я все знаю и изъ чувства состраданiя къ теб не хочу показать, что все знаю; вс говорящiя противъ тебя доказательства, ясныя для меня боле чмъ для моихъ друзей, я сваливаю на бдную лисицу, которая причастна длу курятника, но вовсе не прыжка твоего любовника съ балкона; не буду я негодовать на тебя, не стану мстить моему сопернику: напротивъ того, я доставлю ему очень хорошее, прибыльное мсто; но да послужитъ этотъ случай теб урокомъ; мое счастiе, мое спокойствiе, мою честь я снова ввряю теб въ полной увренности, что ты не станешь играть ими изъ – за каприза, по легкомыслiю.» Такимъ образомъ вс щели въ треснувшемъ семейномъ счастiи замазаны, все кончилось благополучно и довольный зритель спокойно выходитъ изъ театра съ размышленiемъ, какъ хорошо устроена природа вообще и жизнь человческая въ особенности, что подл яду слдуетъ непремнно искать противоядiя, что зло съ добромъ, счастiе съ несчастiемъ, горе съ радостью перемшано и переплетено съ великою, мудрою предусмотрительностью.
Вотъ и вся пьеса, читатель. Я не утруждалъ вашего вниманiя боле отчетливымъ ея изложенiемъ, я не упомянулъ ни про одно лицо, по поводу которыхъ впрочемъ названа она «Nos Intimes». Вдь вамъ извстны прiемы, ходули, афектацiи, несообразности, употребляемыя французской комедiей съ цлью легче и естественне привести дйствiе къ развязк. Все это есть и въ послдней комедiи Сарду: и проказы лисицы, и подставной всюду гд понадобится докторъ, и переломъ руки молодого человка, и вовс ненужные друзья, изъ которыхъ и забавенъ – то выходитъ всего одинъ, потому что онъ совершенно нечаянно и по ошибк попалъ въ комедiю. Это впрочемъ нисколько не мшаетъ пьес быть весьма занимательной и, какъ я старался показать, весьма поучительной и вызываетъ громъ рукоплесканiй и въ парижскомъ Водевил и въ нашемъ Михайловскомъ, въ которомъ пьеса за зиму дана безчисленное множество разъ. Ну и слава богу!