Как стать богом
Шрифт:
— Только так! — произносит Работодатель строго и принимается размешивать и растаптывать пепел огрызком карандаша,
— У меня сложилось несколько противоречивое впечатление о Вашем деле, — говорит он, — Мне нужно подумать, прежде чем я приму окончательное решение.
Тельман Иванович печально кивает. Он со всем согласен. Он, кажется, вообще больше не слушает, что ему говорят. И едва только Работодатель делает паузу — значительную паузу перед тем, как сформулировать самое деликатное, Тельман Иванович вдруг сообщает:
— У меня отец был филателистом…
СЮЖЕТ 6/4
Работодатель вежливо замолкает, ожидая продолжения, но продолжения все нет и нет, минута проходит (это
У него отец был филателистом. Не знаменитым каким-нибудь, нет, денег вечно не хватало, но зато самоотверженным и знающим, Тельман Иванович многому у него научился и вообще пошел по стопам. Так вот отец привез из Германии, после войны, в качестве трофея, некоторое количество марок время тогда было такое, многие целыми чемоданами привозили, и некоторые, ныне замечательные, коллекции начали произрастание свое именно тогда, из этих самых чемоданов. У отца же никаких чемоданов в помине не было — так, несколько альбомов и обувная коробка, набитая марками разных стран и времен. И вот много лет спустя, уже отца в живых не было, уже сам Тельман Иванович выбился в люди и стал известен в кругах специалистов, попалась ему под руки эта коробка, и решил он разобраться, что там за материал и не найдется ли там что-нибудь интересненькое.
В коробке среди прочего обнаружился желтый, плотный конверт из-под фотобумаги «Кодак», а в конверте этом — несколько десятков самых разных марок, в том числе и на обрывках конвертов. Вообще говоря, «марки на вырезке» (то есть аккуратно вырезанные из конверта таким образом, чтобы остались тут же при марке почтовые штемпеля, служебные наклейки и прочая специфическая мутотень), такие марки ценятся особо, но здесь, в желтом конверте, наличествовали только какие-то драные обрывки конвертов и открыток, грязноватые, иногда даже замасленные и совершенно неколлекционные на вид.
Рис.6/4. Кювета с марками
Он собрал их в общую кучу и положил в кювету с теплой водой, чтобы отмокли от бумаги сами марки — в основном «рядовые немецкие княжества и кое-какая небезынтересная Швейцария». Каково же было его изумление, когда полчаса спустя обнаружил он в остывшей воде — среди обрывков размокшей бумаги и отклеившихся свободно плавающих рядовых марок это ослепительное чудо на розовой бумаге, Британскую эту Гвиану номер один, в великолепном состоянии, прекрасно обрезанную, «экземпляр кабинет» или даже «люкс-сьюперб», чистую, негашеную, но, к сожалению, правда, без клея. Не исключено, между прочим, что изначально она была даже с клеем, как и положено быть чистой почтовой марке, да в теплой воде клей безвозвратно растворился, но, возможно, что клея у нее не было никогда, как это встречается частенько у марок, выпускаемых в жарких тропических странах.
Теперь можно только гадать, кто был предыдущим владельцем этого уникума. Ясно только, что был это человек осторожный и предусмотрительный, равно как и человек грамотный и хорошо понимавший, какое сокровище находится у него в руках. И в ожидании нелегких времен и дурных перемен он принял надлежащие меры — не без остроумия спрятал
Рассказывая всю эту авантюрную, в манере Луи Буссеара, историю, Тельман Иванович проникновенен и откровенен настолько, насколько это вообще в силах человеческих. И вся его история, как это ни удивительно, правда, на редкость чистая, беспримесная правда. За одним, впрочем, но довольно существенным исключением: не было желтого конверта в коробке из-под обуви. Не было его там. Он попал к Тельману Ивановичу каким-то другим образом. Совсем другим. И Тельман Иванович почему-то не желает рассказывать, каким именно.
Лирическое отступление №2. «Отец Тельмана Ивановича Епанчина»
В большом и даже огромном кабинете (где всё огромное — кресла, электрический свет, стол, окна, занавешенные титаническими портьерами, портрет Ленина во всю стену) находятся два маленьких человечка, похожие чем-то друг на друга: оба серые, с редкими серыми волосами, зачесанными назад, со щеками, навсегда изуродованными оспой, только один из них спокойно стоит у стола и лицо его неподвижно, а другой сидит тут же, у этого же стола, в гигантском кресле и весь, вместе с лицом, мучительно подергивается, словно кресло обжигает ему задницу.
То ли встать ему хочется руки по швам, то ли уменьшиться до нуля, вообще исчезнуть и оказаться в другом каком-нибудь месте, и мысли его так же лихорадочно и болезненно подергиваются, как и он сам. Он, разумеется, вглухую молчит и вообще старается не дышать. И молчит (долго, непереносимо долго молчит).
Второй человек — смотрит в простенок между окнами, в никуда, словно догадывается, что, посмотрев на человечка в кресле, может нечаянно убить его этим взглядом. Потом он говорит, тихо и почти неразборчиво:
— Есть мнение, что надо сделать хороший подарок нашему другу и союзнику господину Рузвельту. Мне сообщили, что он филателист. Занимается филателией. Это правда, товарищ Епанчин?
— Так, точно, товарищ Сталин! — человечек в кресле запинается и судорожно откашливается, — Извините… И говорят, что — страстный филателист!
Наступает новая долгая, изнуряюще долгая, мучительная пауза.
— А что это означает — «филателия»?
— Собирание почтовых марок, товарищ Сталин. С целью их коллекционирования, а также…
— Это я знаю. Я спрашиваю: что само это слово означает «фи-ла-те-лия»? На каком языке?
— Это греческий, товарищи Сталин. А перевод… как бы это точнее выразится… Буквально?
— Конечно. Лучше всего буквально.
— «Нелюбовь к почтовой оплате»… Наверное, так, будет точнее всего.
— Как Вы сказали?
— «Нелюбовь к почтовой оплате», товарищ Сталин. А еще точнее: «любовь к неуплате почтового сбора».
Стоящий человек говорит с удивлением:
— Глупость какая-то… — он молчит и добавляет, — И вообще, занятие глупое. Взрослый, умный человек, политик, а занимается глупостями.