Как стать богом
Шрифт:
«Врожденный запрет братоубийства» (статья Конрада Лоренца).
«Настоящее и будущее литературы» (обзор за год).
«Операция ГРИФ» (как Скорцени пытался ликвидировать Эйзенхауэра в декабре 1944 года).
«Осада "Уотергейт» (скандал, из-за которого обвалился Никсон).
«Ад» и «Рай», затерянные в океане' (о Галапагосских островах).
«Поиски ответа на трудный вопрос» (по поводу полового
«Капитуляция лейтенанта Оноды» (история самурая, в одиночку продолжавшего воевать на Филиппинах аж до 1972 года).
«Средний возраст — 900?» (популярно о проблеме долгожительства).
«Признания убийцы» (откровения террориста Баруха Наделя, организовавшего убийство графа Бернадотта).
«Толпа одиноких» (о рокерах, блузон-нуарах и прочих таких же)…
Но прежде всего — статистика. Самая разнообразная.
«Удельный вес военных расходов в ВНП США».
«Текучесть кадров: причины и предупреждение».
«О проблеме рождаемости и демографическом неведении».
«Интеллект ученых Кембриджа»: Поколение 2000 года'.
«Продуктивные районы океана»…
СЮЖЕТ 10/5
Вырезки распихиваются по папкам, тесемочки завязываются, разрезанные и помятые листы швыряются в корзину. Не могу вспомнить ни одного случая, ни единого, чтобы он хоть как-нибудь воспользовался всеми этими сведениями. Он никакой не эрудит, памяти у него совсем нет или он ею ленится пользоваться.
Память его — это я. Для того меня и держат, дабы помнил все, что вдруг и зачем-то понадобилось. Только нечасто, ох, как редко, возникает во мне такая нужда. Обычно же меня используют не как банк данных, а как самую обыкновенную записную книжку.
«Когда я должен встретиться с этим кретином из „Дейли Ньюс“?»,
«Я хочу видеть Маришу, свяжитесь с ней и назначьте на среду, на пятнадцать тире шестнадцать…»,
«Мы забыли ответить Институту прикладной астрономии? Забыли. Очень мило. Набросайте текст с вежливым отказом, я подпишу…»
С тем же успехом он мог бы завести себе перекидной календарь. Это обошлось бы ему гораздо дешевле. Но тут, я полагаю, все дело в том, что помыкать перекидным календарем неинтересно, да, пожалуй, и вовсе невозможно. Кроме газет и журналов, он не читает ничего. Он давно уже и глубоко погрузился в тот возраст, когда беллетристику не читают совсем, и вообще читают мало, а если уж читают, то литературу, так сказать, «фактическую» словари, энциклопедии, исторические опусы или самые неожиданные учебники.
СЮЖЕТ 10/6
Живёт он один, вот уже четыре года. У него есть жена, Татьяна Олеговна, сильно больная женщина, но вот уже четыре года, как она переселилась в специальную клинику и, видимо, навсегда. Он ездит к ней по понедельникам и, вернувшись, каждый раз, черный и злобный, как дракон, шипит мне:
«Всё! Больше туда не поеду. И напоминать мне не смейте! Всё!»
.…Я ничего толком не знаю об ее болезнях. Знаю, что у нее рак. Почему её не смог вылечить Богдан, я не знаю. Вырезали, вроде бы, благополучно («…как в мешочке вынули…»). Знаю, что она с тех пор ждала возвращения этого рака, дождалась, перенесла вторую операцию, тоже, вроде бы, благополучную. Наверное, ждет его и сейчас, если она сейчас вообще чего-нибудь ждет.
Я помню ее молодой и прекрасной. Я был влюблен в нее по уши, как и все мы, вся наша бригада Драбантов. Гарцевали вокруг нее, словно лейб-гусары, через всю комнату, толпой,
На наших глазах она превращалась в сухую крючконосую ведьму с длинной белесой щетиной на подбородке. Оставались только ореховые глаза и бархатный ее голос, но и этого было достаточно для нашего ею восхищения. Однажды — она как раз вернулась домой после второй операции — я подслушал случайно, как она говорит ему с ужасом:
«Вот, это, вот — я, посмотри».
Это происходит на кухне. Потрошеная курица лежит на кухонном столе — белая, голая, с пупырчатыми ляжками и бесстыдным черным отверстием между ними…
«Потрошеная курица, — говорит она с ужасом и повторяет: — Кура потрошеная…»
Именно с той поры она и начинает пить. Бесконечные карточные пасьянсы за кухонным столом. Ликеры. Наливки. А потом и обыкновенная водочка — по бутылке в день, а потом и по две… Приемник на подоконнике, на голове — скоба наушников, по клеенке — россыпь карт, полупустая бутылка и стакан тут же — обыкновеннейший наш вечерний натюрморт. Я думал, она слушает музыку, но однажды, когда она засыпает, уткнувшись лицом в клеенку, я осторожно снимаю с неё наушники и слушаю — чистый детский голосок выводит там:
Ave Maria Gratia plena,
Maria Gratia plena,
Maria Gratia plena
Ave, ave dominus
Dominus tecum
Benedicta tu in mulieribus
Et benedictus
Et benedictus fructus ventris
Ventris tui Jesus
… а детский печальный хор подхватывает:
Ave Maria
Ave Maria Mater dei
Ora pro nobis pecatoribus
Ora, ora pro nobis
Ora ora pro nobis pecatoribus
А потом тишина, космическое молчание и снова — «Аве Мария грацъя плейна…»
Я зову его, и он с трудом тащит ее, волоком, до постели — она уже худая, но большая и все еще тяжелая тогда. Это теперь она съеживается, словно мертвый воздушный шарик…
СЮЖЕТ 10/7
Рис. 10/8. Черепаха «Старуха»
К животным он вполне равнодушен. Но у него живет черепаха по имени Старуха. Шуршит мятой бумагой по углам. Смотрит старушечьими бессмысленно-зоркими глазами, словно видит что-то за горизонтом событий, (Легко могу представить себе, как глухой осенней ночью, запершись в пустой своей шестикомнатной квартире, он берет ее на ладонь, гладит пальцем прохладную гладкую кость панциря, заглядывает в мертвенно-неподвижные глазки и — помирает от тоски и одиночества.)