Как ты ко мне добра…
Шрифт:
В июне начались разговоры о гастролях. Он уезжал надолго, на два месяца, и Вета с ужасом думала, что опять остается одна. И вдруг он позвонил ей утром на работу:
— Вета, отпросись, у меня срочное дело, нам надо повидаться.
— Хорошо. Где ты?
— Я здесь, у проходной, у меня такси.
— Зачем?
— Мы поедем ко мне, у нас мало времени…
— Хорошо. Сейчас, — сказала Вета, и сердце ее предательски громко и медленно забилось в груди.
— Девочки, по-моему, у Веты события… — радостно запела Света. — Посмотрите на нее! Все видят?
В комнате у Володи был порядок, чистота и даже какой-то немужской уют; он, видимо, был из тех, что любят повозиться дома, приспособить полочку, покрасить, что-нибудь смастерить. На окне на специальной скамеечке цвела немодная теперь китайская роза. Вета провела пальцем по листу и с удивлением увидела — пыли на цветах не было. Она вдруг успокоилась, набралась решимости и почти по-деловому ожидала, как развернутся события.
— Вета, — сказал Володя, подошел к ней вплотную и обнял ее, — Вета, выходи за меня замуж…
Это было так неожиданно, и старомодно, и нелепо, что Вета едва не расхохоталась.
— Но ты же некоторым образом женат, — едва выговорила она.
Вот так номер с ней вышел, она совершенно не имела этого в виду, она не любила его, не уважала, она искала дружка, беззаботного любовника, пока… пока кто-то другой, незнакомый, неизвестный ей еще не вынырнул из тумана, скрывавшего то, что ждет ее впереди. Она надеялась, все еще надеялась, что он когда-то придет и переменит всю ее жизнь, но с Володей он не мог иметь ничего общего. И вдруг — такая глупость. Почему это так легко получается у других, а у нее — такая ерунда. Она попыталась осторожно высвободиться из его объятий, но он не отпустил.
— Ну и что? — сказал он весело. — Я разведусь, поедешь со мной на гастроли…
И тут Вета наконец сообразила: он просто не мог иначе, он считал себя обязанным, прежде чем лечь в постель, разыграть эту банальнейшую сценку. Не собирался он ни разводиться, ни жениться, просто у него нет вкуса, дурень он, а она-то верит каждому сказанному им слову, все принимает всерьез. Господи, когда она поумнеет! Она знала, сейчас будет стыдно, сейчас будет ужасное разочарование, но терпела, терпела, пока он хитро теснил ее к дивану. «Господи, какой дурак, — думала она, — зачем все это? Мы же не дети. Не надо, я сама…»
— Володя, не надо, я сама.
Он улыбнулся немного растерянно, но привычка подхватывать чужую реплику на лету уже работала, и вот он уже раздевался с ненужной, привычной сценической щеголеватостью.
Наконец-то она могла закрыть глаза и не думать ни о чем. Нет, не так-то это было просто, ей мешала незнакомая, непривычная обстановка, стыд, путаница мыслей, чувств. И все-таки желанное забвение пришло, а за ним пришло наслаждение и освободило, унесло, возвысило. И утешило ее.
— Какой я был дурак, — лепетал Володя, — после спектакля я приеду к тебе, можно?
— Можно.
— Вета, что случилось? Я звоню, а трубку все время берет какой-то тип…
— Все в порядке,
— Кто такой Володя? Это что — серьезно?
— Нет, пустяки. На днях он уезжает, надолго. Нет, Ирка, ты можешь быть совершенно спокойна.
— Но ты говоришь об этом с грустью…
— Еще с какой! Я боюсь одиночества, скуки, даже бессонницы стала бояться, можешь себе представить?
— Тебе пора замуж.
— Ой как пора! Давным-давно пора.
— Ну вот видишь, на ловца и зверь бежит. Я, думаешь, зачем тебя разыскивала? К нам опять приехал жених!
— Ирка! Ты меня пугаешь! Неужели опять Марис?
— Нет, не угадала. На этот раз — его прекрасный брат.
— Айнис? Ты шутишь! Он сватался к тебе?
— Скорее к нам обеим. Нет, честное слово, ты не думай, что я шучу или это какое-нибудь иносказание. Вовсе нет. По-моему, у них на этой почве какой-то свих, мы им подходим — и все. В общем, он рвется к тебе.
— Я так понимаю, что ты его уже послала?
— Я его уже послала. — Ирка вздохнула и помолчала. — Но знаешь что, Вета, в общем-то, он неплохой парень…
— Ты что, действительно меня сватаешь?
— Нет, просто прошу его принять.
Лето стояло небывалое — пышное, знойное, полное солнечного блеска и шелеста. Клен перед Ветиным окном пылал на солнце голубым огнем, отмытый бурными ночными дождями. На работе было затишье, время отпусков, делать ничего не хотелось, хотелось удрать куда-нибудь купаться, бродить в сарафане по лесу, по тропинкам, засыпанным сухими сосновыми иголками.
Айнис пришел точно, минута в минуту, сияющий, веселый, элегантный, расцеловал Вету в обе щеки, любуясь ею, подержал за руки. Потом достал из портфеля бутылку вина и букетик васильков и наградил ими Вету. Во всем этом было море вкуса и обаяния.
— Айнис, ты прекрасен.
— Я еще лучше, чем ты думаешь, — сказал он с притворным вздохом. — О! У тебя картины!
— Ты любишь живопись?
— Нет, этого бы я не сказал. У меня с ней, знаешь ли, свои счеты… Ты ведь помнишь нашего отца? Так вот он на старости лет, в семьдесят четыре года, вдруг ударился в художество. Весь дом сверху донизу увешан картинами. Это, знаешь, просто какой-то бич! Запах краски, теснота, а отец уверяет, что ему все это нравится, и говорит: «Мы, художники…»
— Ну, а как поживает Марис?
— Прекрасно. Женат, у него дочка. Лаймочка, скоро три года…
— Подожди, Айнис, я чего-то не понимаю, какая дочка?
— Ах, это ты о той истории? Сейчас объясню, здесь нет ничего удивительного, скорее наоборот, все это связано. Дочка тогда уже была, в этом-то все и дело. Наш отец, он такой старомодный человек, он считал, что Марис обязательно должен жениться. Но это была такая женщина… в общем, случайная. Она совсем без образования и немножко старше Мариса, она работала подавальщицей в кафе. Тогда Марис рассказал отцу про Иру, что они любят друг друга. Напрасно ты так смотришь на меня, ведь это правда, все мы любили Иру и знаем вашу семью. Мы думали, так будет лучше.