Как убить рок-звезду
Шрифт:
– Веселого дня рождения.
Он выплюнул в мусор свою резинку, повернулся и исчез в парке. Как только он скрылся из виду, я постаралась найти резинку, но было слишком темно, а мусора была слишком много, и я, как обычно, сдалась.
Я убедила себя, что это все-таки была победа. Но Лоринг назвал ее пирровой и слишком дорогой.
– Это тебя в Йеле научили таким словам? – спросила я во время нашей ежевечерней партии в шахматы.
– Еще неизвестно, стоит ли того твоя
– Ты говоришь так, будто "у меня есть выбор.
– А ты действительно считаешь, что его нет?
У меня были надежда и решимость, и, поддерживая правильное соотношение между ними, я постараюсь дожить до дня отъезда «Бананафиш».
– Когда Пол уедет, – сказала я, – станет легче. Лоринг съел моего коня.
– И как долго ты планируешь разыгрывать эту шараду?
– Только до июля.
– До июля, – повторил он. – До июля?
Раздумывая, стоит ли взять ладьей его пешку или пожертвовать коня за слона, я объяснила свой план: я дождусь возвращения Пола в июле, расскажу ему все и буду надеяться на лучшее. Хотя, по словам Веры, были слухи о европейском турне, что, конечно, очень все усложняло.
– Элиза, – вздохнул Лоринг, – неужели ты сама не видишь, как это смешно?
– Ты не понимаешь, – сказала я, решив все-таки взять слона, – когда-нибудь он будет благодарить меня за то, что я его спасла.
– Звучит жалко. И очень самодовольно.
– Не может быть ничего самодовольного в том, что я жертвую своим счастьем для того, чтобы Пол мог осуществить свою мечту.
– А это еще более печально. И потом, ты уверена, что это его мечта, а не твоя?
– Мне больше нравится, когда ты молчишь или напеваешь без слов. Но если ты можешь предложить другой выход, я тебя внимательно слушаю.
– Подумай вот о чем. Они уезжают через три дня. Даже Пол понимает, что отказаться от турне уже невозможно. Пусть он уедет, зная правду. Иначе может оказаться слишком поздно.
– Почему ты так хочешь, чтобы я помирилась с Полом?
Он не отрывал глаз от доски и говорил, обращаясь к своему ферзю:
– Ты удивишься, но ты мне не безразлична. Я просто думаю, что ты будешь жалеть, если не скажешь ему сейчас.
– Как только он уедет, я перееду обратно в нашу квартиру.
– Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Дело не в этом. Но до июля четыре месяца. За это время многое может случиться. Многое.
Слова Лоринга произвели на меня впечатление. Я представила себя седой и старой, в маленькой сырой квартирке, слушающей мягкий рок по древнему приемнику. Диджей будет ставить «Wildfire», «Seasons in the Sun» и «Superstar», a я буду с тоской вспоминать Пола Хадсона, гадать, где он сейчас, и говорить себе, что все могло бы быть по-другому, если бы не моя проклятая трусость.
Я выдвинула одну из пешек
– Шах и мат, – сказал он.
На следующее утро я позвонила Полу рано утром. У него был непроснувшийся и враждебный голос.
– Что тебе надо?
– Мне надо поговорить с тобой. Можно я зайду после работы?
– Лучше не надо.
– Это очень валено.
Я слышала его дыхание.
– Приходи часам к семи, – сказал он наконец и повесил трубку.
Поезд, как всегда на линии «F», еле тащился. Было немного большее семи, когда я добралась до нашего дома и бегом поднялась по ступеням, думая о том, слышит ли мои шаги Пол, как я всегда слышала его.
На четвертом этаже я замерла перед окровавленной дверью, которая сейчас выглядела странной и чужой.
Пол стоял на кухне, когда я вошла. Он был без рубашки, волосы казались грязными, а глаза воспаленными. Он взял со стола пачку «Американ Спирит» – не тот сорт, который он курил обычно, – и щелкнул по ней несколько раз, пока не выскочила сигарета.
Он достал ее зубами и закурил. Когда я приблизилась, он выдохнул дым мне в лицо.
– Ну? – спросил он. – Ради чего такого важного ты спустилась к нам из своего пентхауса?
Его враждебность была едкой, как дым, но я не стала спорить. Я заслужила это.
– Я понимаю, что ты расстроен, и не виню тебя за это. – Я помахала рукой, разгоняя табачный дым. – Лоринг прав, мне надо было рассказать все честно с самого начала и…
– Не называй это имя в моем доме.
Но у меня больше не было возможности произнести имя Лоринга или еще что-нибудь. Время остановилось, и последние полтора года моей жизни рассыпались в прах, когда я увидела голую по пояс Аманду Странк, гордо выплывающую из спальни Пола.
– Я не один, как видишь, – сказал мне Пол. – Можно побыстрее?
На секунду мне показалось, что я читаю в его глазах: «Я делаю себе еще больнее, чем тебе». Но потом Аманда прижалась к нему сзади и неторопливо провела руками по его голой груди.
– На чем мы остановились, когда нас так грубо прервали?
Он просиял своей хамоватой улыбкой, повернулся и пошел за ней в спальню, даже не оглянувшись.
Когда Лоринг пришел домой, я лежала в постели, закутавшись в одеяло, и пыталась представить себе, как выглядело бы счастье, если бы оно было материально. Рассмотрев все возможности, я пришла к выводу, что счастье было бы неэластичным предметом странной формы, похожим на большой кусок лавы или руды. Несомненно, что по своей природе и по самой сущности оно тонуло бы в любой жидкой среде. В этом я была уверена. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах счастье не могло бы держаться на поверхности.