Как убивали Сталина

Добрюха Николай

Отвратительный недостаток или великое достоинство?

Кстати, выкрутиться, во что бы то ни стало, из любого положения, было для Королева неискоренимой привычкой. Впрочем, этот отвратительный недостаток, проявлявшийся в компрометирующих его обстоятельствах, превращался в великое достоинство, когда требовалось найти научное или техническое решение в, казалось бы, безвыходной космической ситуации. Об этом с сожалением и одновременно с восторгом рассказывал Ярослав Голованов, вхожий в семейный круг Королевых на правах «своего». Вот два показательных примера. Первый — от первой жены Сергея Павловича, от Ксении Максимилиановны Винцентини. Второй — от второй жены, от Нины Ивановны Королевой.

Как-то, еще

до войны, Ксения Максимилиановна чистила пиджак мужа. Из кармана выпала розовая бумажка. Это были два билета в Большой театр. Королев ничего не говорил о них. Значит, решила она, пойдет с какой-то дамой. А у Ксении Максимилиановны был поклонник, крупный военный, и уговорить его сходить в Большой не стоило труда. Столкнулись в антракте. С Сергеем была красивая брюнетка. Увидев жену, Королев рванул от брюнетки, словно кот со стола, и стал сбивчиво оправдываться: «Случайно предложили билеты… Неудобно было отказать… Где мы встретимся после спектакля?» «А зачем нам встречаться? — спросила Ксения. — Меня проводят». Она посмотрела на своего представительного попутчика. Тот, естественно, не отказался. И тогда Королев сказал: «Нет. Мы поедем вдвоем!» Куда он сплавил даму — неизвестно, но, проявив все свое упорство, увез-таки жену из театра сам… Он очень не любил проигрывать, тем более — оставаться в дураках.

Об этом же, но по другому поводу, говорила и вторая жена Сергея Павловича. «Однажды, — рассказывала Нина Ивановна Голованову, — это было за несколько дней до его смерти, в январе 1966 года, Сергей Павлович вдруг сказал: «Должен тебе признаться, что я как-то плохо помню старика Циолковского…» Эти слова я запомнила дословно. У меня на языке крутилось тогда сказать ему: «А чего же ты врал, что «еще в 1929 году познакомился с Циолковским»?!» Но я смягчила свой вопрос:

— Сережа, а что же ты так много неправды говорил?

— Я фантазировал… — нашел подходящее слово Королев».

Не стану заниматься выяснением: зачем ему было нужно сочинять насчет Циолковского?! Дело в другом. Королев был готов, если не на любые, то на автобиографические фантазии точно, когда ему нужно было добиться своего. Такие фантазии встречаются у него, прямо скажем, нередко! Чем больше узнавал я о Королеве, тем больше создавалось впечатление, что он всю жизнь «фантазировал», но не только насчет своего будущего, но и свое прошлое. Поэтому так много расхождений в его рассказах об одних и тех же событиях разным людям. Это чаще всего не люди сочиняют, это им Сергей Павлович так «нафантазировал». Дело в том, что с детства и особенно со времен ГИРД полюбил он секретность, чего от него, кстати, тогда да и потом всегда строго требовали. Полюбил и возвел секретность в ранг своей политики жизни. Теперь же все ломают головы: как было у Королева на самом деле, если даже свои автобиографические данные он «сочинял» каждый раз в зависимости от необходимости?!

Зная стремление украинских чиновников растить свои национальные кадры, Королев при поступлении в Киевский политехнический институт в анкете в графе «национальность» 10.08.1924 г. пишет «украинец», а через 2 года, чтобы облегчить себе перевод в Москву, в МВТУ — он уже «русский». Подобных «несовпадений» в его автобиографиях и в рассказах о себе, чем дальше, тем больше. Порою они вообще не вписываются в исторические рамки. Например, Королев указывает, что с 1931 года работал в Реактивном институте, хотя РНИИ, как известно, образован лишь осенью 1933-го. Больший стаж, вероятно, был нужен ему для придания себе большего веса…

…Королева арестовали по доносу. Но и сам Королев, как теперь уже достоверно известно, разоблачал так называемых «врагов народа». На воле, как уже говорилось, он писал Тухачевскому и в райком. За решеткой — прокурорам, судьям и Сталину на тех, кто, по его представлениям, был виновен в его аресте, считая, что это избавит от тюрьмы. Но, видимо, их разоблачения оказались более убедительными. Хотя из предъявленных

ему обвинений только часть была правдой, к сожалению, и этого хватило, чтобы в полной мере испытать беспощадность Сталина к нарушавшим законы того времени.

Какими были разоблачения Королевым «врагов народа» можно судить по тем местам из его заявлений, которые, на его взгляд, особенно откровенны, конкретны и неопровержимы.

Выдержки из трех документов в разные инстанции говорят сами за себя.

Первый. Из заявления в Военную прокуратуру СССР 18.07.1939 г. «Я твердо и неизменно верю в Советское Правосудие… Обвинение меня во вредительстве, участии, якобы, в какой-то антисоветской организации и в разделении взглядов ее… — все это от начала и до конца является ложью, вымыслом и подлой клеветой как клеветников, так и арестованных ранее врагов народа с нашего завода. Органы НКВД разоблачили и обезвредили их, но даже и после этого они продолжали свое грязное дело и оклеветали меня».

Второй. Из заявления Сталину 13.07.1940 г. Здесь Королев для убедительности прямо называет фамилии тех, кого считает врагами народа.

«В Советском Союзе работы над ракетными самолетами производились мною… Аналогичных работ никем и нигде в СССР не велось. <…> Целью и мечтой моей жизни было создание впервые для СССР столь мощного оружия, как ракетные самолеты. <…> Однако все эти годы я лично и мои работы подвергались систематической и ожесточенной травле, всячески задерживались и т. п. ныне арестованным руководством НИИ-3 (Клейменовым, Лангемаком) и группой лиц: Костиков (сейчас зам. директора НИИ-3), Душкин и др. Они по году задерживали мои производственные заказы, увольняли моих сотрудников или их принуждали к уходу… Сейчас я понимаю, что клеветавшие на меня лица старались с вредительской целью сорвать мои работы над ракетными самолетами».

Третий. Из жалобы Прокурору СССР Панкратьеву 23.07.1940 г.

«Исключительно важное и существенно необходимое для СССР оборонное дело — создание ракетных самолетов, превосходящих по своим летно-тактическим данным лучшие винтомоторные современные образцы, — это дело замалчивается, презрительно игнорируется и ведется недопустимо медленно и плохо. <…> Работы над ракетными самолетами в СССР были впервые организованы и велись мною. Аналогичных работ более не велось нигде. Но арестованные враги народа подлой клеветой ввели в заблуждение НКВД… <…> Все эти годы меня и мои работы жестоко преследуют ныне арестованные, б. дирекция НИИ № 3: Клейменов, Лангемак, Костиков (ныне зам. директора НИИ № 3 НКБ), Душкин и др.».

После всего этого следует сказать, что те арестованные (Клейменов, Лангемак и др.), которых Королев разоблачал как врагов народа, позже были полностью реабилитированы, как был полностью реабилитирован и сам Королев.

Товарищу Сталину можно говорить то, что думаешь?

Все это было. Но, по признанию Сергея Павловича, было и то, что именно Сталин способствовал его продвижению, сразу оценив гениальные космические перспективы Королева. Не просто так Королев, смертельно больной и чудом выживший в лагере под Магаданом, тем не менее в семейном кругу (что особенно показательно!) даже после того, как тело Сталина в 1961 г. вынесли из Мавзолея, неизменно отзывался о положительной роли вождя не только в своей судьбе, но и в судьбе всей советской космонавтики. Вот как он лично описывает встречу в Кремле: «Так все было неожиданно, а потом так просто; мы ожидали его в приемной и вошли — какое волнение охватило меня, но товарищ Сталин сразу заметил и усадил нас. Началась беседа. Все время он ходил по кабинету и курил свою трубку. Все было коротко и ясно. Много спрашивал и много пришлось говорить. Эти часы пролетели незаметно. Как заботливо говорил он о всех нас и как глубоко направил по правильному пути наш труд. А ведь многое из того, с чем мы пришли, придется теперь делать по-иному. И как это хорошо и ясно все стало.