Как велит бог
Шрифт:
— Нет.
— Да ну, чего тебе стоит?
— Давай я схожу, — вызвался Четыресыра.
— Нет, ты сиди, где сидишь. Если отец просит сына принести мортаделлу, сын идет и приносит ему мортаделлу. Такой порядок. А то на кой тогда сыновья? — Отец повысил голос. Ara, либо он не в духе, либо у него болит голова.
Кристиано, фыркая, спустился обратно и пошел за мортаделлой. В пустом холодильнике одиноко лежал последний кусочек.
Кристиано положил колбасу на хлеб. Стараясь держаться в тени, подошел к отцу.
Но в то самое мгновение, когда Кристиано
От вспышки Кристиано зажмурился, а когда снова открыл глаза, выражение отцовского лица переменилось.
— Что у тебя с губой?
— Ничего. А что такое? — Он прикрыл рот ладонью.
— А с руками?
— Я упал.
— Где?
Кристиано выдал первую пришедшую в опустелую голову нелепость:
— На лестнице. — И поспешил заверить: — Так, ерунда.
Отец недоверчиво:
— На лестнице? И так убился? Скатился, что ли, кубарем с самого верха?
— Да... В шнурках запутался...
— И как это ты умудрился? Похоже на фингал...
— Нет... Я просто упал...
— Хорош гнать.
Врать отцу было невозможно. У него был особый нюх на вранье. Он говорил, что брехня смердит и он чует эту вонь за сотню метров. Он всегда тебя вычислял. Как у него это получалось, Кристиано не знал, но подозревал, что все дело было в нижней челюсти, которая вечно дрожала, когда он пытался врать.
Странно, вообще-то в том, что касается вранья, Кристиано был настоящим асом. Самую несусветную туфту он выдавал с такой уверенностью, что никто и не думал сомневаться. Но с отцом не прокатывало, его было не провести, Кристиано всякий раз чувствовал на себе буравящий взгляд высматривающих правду черных глаз.
И потом, сейчас Кристиано был не в том состоянии, чтобы выдержать отцовский допрос.
Ноги дрожали, в желудке началась революция. Слабый голосок разума подсказывал ему, что единственный человек, который поможет выпутаться с этой тысячей евро, — его отец.
С тяжелым предчувствием он опустил голову и тихо-тихо произнес:
— Я соврал. Не падал я. Я подрался...
Рино замолк на бесконечно долгое время. Слышно было только, как он громко сопит носом. Потом он выключил телевизор, сглотнул и сказал:
— И что-то мне подсказывает, что тебе досталось.
Кристиано молча кивнул головой.
Он не мог говорить, потому что чувствовал: усилия, прилагаемые им, чтобы не расплакаться, на исходе. Казалось, трахея обмотана в несколько оборотов колючей проволокой.
Он задрал толстовку и показал ободранную спину.
Отец посмотрел на нее безо всякого выражения, потом обхватил ладонями лицо, как человек, которому только что сообщили, что вся его семья погибла в автомобильной катастрофе.
Кристиано пожалел, что сказал правду.
Рино Дзена задрал голову и, глядя в потолок, вежливо попросил:
— Четыресыра, ты не мог бы, пожалуйста, уйти? — Он тяжело вздохнул. — Мне нужно
"Сейчас он меня поколотит..." — подумал Кристиано.
Четыресыра, немой как рыба, поднялся, нацепил старое пальто, состроил Кристиано невнятную мину и удалился.
Когда дверь за ним захлопнулась, Рино встал, зажег весь свет и дотошно, как у коняги, осмотрел у Кристиано ссадины и рот.
— Спина болит?
— Немного...
— Наклониться можешь?
Кристиано согнулся:
— Да.
— Ничего серьезного. А нога?
— Тоже.
— Руки?
— Ерунда.
Ничего не говоря, Рино принялся кружить по комнате, потом опустился на стул. Закурив, он пристально посмотрел на сына:
— А ты?
— Что я?
— Ты ему врезал? — Достаточно было заглянуть в глаза сыну, чтобы все стало ясно. — Ни хрена ты ему не врезал! — Рино сокрушенно покачал головой. — Ты... ты не умеешь драться. — Это было как откровение. — Мой сын не способен постоять за себя. — Он сказал это то ли возмущенным, то ли виноватым тоном. Словно не научил сына говорить или ходить. Словно у его сына была смертельная аллергия на мучное, а он килограммами впихивал в него хлеб.
— Но... — Кристиано попытался перебить его, чтобы объяснить, что за хрен был этот Теккен. Но отца уже понесло.
— Это моя вина. Моя. — Теперь он ходил кругами, схватившись руками за голову, словно кающийся паломник в Лурде [27] . — Он не умеет защищаться. Это я виноват. Что за кретин...
Кто знает, сколько бы он так еще продолжал, не закричи Кристиано ему прямо в ухо:
— Папа! Папа!
Рино поднялся.
— Что такое?
— Он совершеннолетний... и чемпион по тайскому боксу. Он выиграл областные соревнования.
Отец глядел непонимающим взглядом.
27
Лурд — город во Франции, прославившийся как место паломничества после того, как в середине девятнадцатого века местной жительнице явилась Дева Мария.
— Кто?
— Теккен.
— Что еще за Теккен, мать его?
— Это он меня отдубасил.
Рино взял сына за шиворот. Лицо его перекосилось, ноздри раздулись, губы крепко сжаты. Он поднял кулак. Кристиано инстинктивно закрыл голову руками. Рино подержал его так, раздумывая, что делать с отпрыском, потом швырнул на диван.
— Ты полный болван. Все еще веришь в этот вздор, якобы кто занимается всеми этими единоборствами, умеет драться? Да ты чему-нибудь, мать твою, научился в жизни? Чем ты думаешь? А, вот оно что! Я понял! Ты веришь тому, что показывают по ящику: вот как ты учишься жизни. Говори! Это так, нет? Смотришь мультики, в которых все подряд мастера кунг-фу и прочей туфты, и думаешь, что надо быть как Брюс Ли или как другие китайские недоумки, которые вместо того, чтобы вмазать, скачут, как акробаты, и визжат. Знаешь, что нужно для драки? Знаешь ты или нет?