Как все было

Барнс Джулиан Патрик

Я сейчас говорю, как моя maman.

…(ЖЕНСКОГО ПОЛА, ВОЗРАСТ МЕЖДУ 25 и 35): Если хотите знать, все объясняется просто. Ну, может, и не так просто, но я уже с этим сталкивалась. Все дело в том…

Что-что? Как вы сказали? Хотите видеть мои верительные грамоты? Это ВЫ хотите видеть МОИ верительные грамоты? Ну, знаете ли, это вы должны представить документы. Чем вы заслужили мое доверие? И вообще по какому праву? То, что вы уже так много разузнали, еще не основание, чтобы лезть напролом дальше.

Тогда вы мне скорее поверите? Да не верьте, пожалуйста, мне-то какое дело. Я вам предлагаю свое мнение, а вовсе не автобиографию, если вас это не устраивает, топайте своей дорогой, я вас знать не знаю. По крайней мере я не топчусь на этом углу, и нечего с

меня спрашивать документы. Да понимаю я вас, можете не сомневаться. Заслуживаю ли я доверия, зависит от моей профессии. И от общественного положения. Нет уж, простите. Вернее, катитесь к черту. А если уж вам так необходимы мои личные данные, то пожалуйста. Может, я вовсе и не женщина, а только с виду. Училась в университетах Касабланки и Копакабаны. Аспирантуру проходила в Булонском лесу.

Ну хорошо. Виновата. Вы задели больной нерв. И к тому же я в дурном настроении. (Нет, это тоже не вашего ума дело.) Да господи, сейчас выскажу вам, что я думаю, и смотаюсь. А вы уж тут сами соображайте. Я не «самый популярный персонаж месяца», вы меня тут больше не увидите.

И разумеется, я не транссексуал. Можете спросить у Оливера, он видел доказательства. Прошу прощения, не полагается смеяться собственным шуткам. Но у вас такое неодобрительное выражение лица. Так вот. Я этих обоих парней знаю тысячу лет. Помню Оливера, когда его понятие об опере сводилось к записям Дасти Спрингфилд на автомагнитоле. А Стюарта помню в очках с резиновыми заушниками. Помню, как Оливер носил фуфайки на шнуровке и детские ботинки, а Стюарт втирал в волосы сухой шампунь. Я спала со Стюартом (извините: не для прессы), а с Олли не захотела. Вот вам мои верительные грамоты. Да еще последние недели и месяцы Стюарт прожужжал мне все уши рассказами про эту их историю. Мы часто ездили полунеофициально вместе обедать или ужинать. Честно сказать, я сначала было подумала, что у него другое на уме. Да, опять опростоволосилась, дурочка. История всей моей жизни. Я вообразила, что он хочет повидаться со мной. Дура, конечно. Ему нужно было большое ухо, чтобы изливать свои переживания. Я сижу перед ним, а он хоть бы раз спросил, что я делаю, как жила все эти годы, только уже прощаясь, извинился, что все время говорил о себе. Потом мы встречались еще, и опять было то же самое. Одержимый какой-то, это еще мягко говоря, да мне от него ничего и не надо на данном этапе моей жизни. Абсолютно ничего. Лишний повод скорее со всем этим развязаться.

Я считаю, что Оливер неравнодушен к Стюарту, по-голубому неравнодушен. Всегда это чувствовала. Не знаю, до какой степени он вообще голубой, но к Стюарту он неравнодушен по-голубому. Поэтому он всегда старается его принизить, насмехается над тем, какой он неинтересный и немодный. Он унижает Стюарта, чтобы не признать то, что всегда было между ними, что могло бы между ними быть, если бы не эта игра — мол, Стюарт такой неинтересный и немодный, разве он подходит блестящему Оливеру?

Ну хорошо. До этого вы уже и сами додумались. Ничего удивительного. Но я-то хочу сказать больше. Оливер потому добивается близости с Джилиан, что для него это почти что близость со Стюартом. Единственно возможная. Ясно? Вы меня поняли? Премудрые психиатрессы с Харли-стрит объяснили бы все это с употреблением профессиональной терминологии. Но я, увы, не из их числа. Я просто считаю, что для Оливера спать с Джилиан значит на самом деле спать со Стюартом.

Подумайте об этом. А я ухожу. Вы меня больше не увидите. Разве что книга будет иметь шумный успех.

СТЮАРТ: О нет. Только не Вэл. Избавьте меня от Вэл. Только не связывайтесь с Вэл. Она тут совершенно ни при чем. С ней одни Неприятности. Неприятности с большой буквы.

Она из тех, кто не назовет вам своего имени (почему эти люди так стараются скрывать свои имена?). Я знаю ее очень давно, о чем она, разумеется, вас уже уведомила. Вы обратили внимание: когда говорят про человека, что знают его много лет, это почти всегда значит, что сейчас скажут о нем какую-нибудь гадость. Ну конечно, вы же его знаете не так хорошо, как я, а вот я помню…

Вэл непременно вам скажет, что знает меня уже миллион лет, с тех еще пор, когда я втирал в волосы сухой шампунь. Давайте внесем в этот вопрос

ясность, а вы потерпите немного, ладно? Когда-то давным-давно один человек как-то рассказал мне, что будто бы есть такой порошок, который, если посыпать им сухие волосы, втереть, а потом вычесать, придает волосам свежевымытый вид. Ну вот. Я купил этот порошок — должен заметить в порядке самозащиты, что я тогда как раз где-то вычитал, что слишком часто мыть голову вредно, — и однажды вечером, единственный раз, применил согласно инструкции, а потом зашел выпить в паб, сижу, и вдруг у меня за спиной раздается визг: «Ой, Стю, у тебя вся голова в перхоти!» Конечно, это была Вэл, она уж постаралась, как всегда, не смутить приятеля. У меня перхоти отродясь не было, поэтому я пощупал волосы и говорю: «Это сухой шампунь, а не перхоть», и Вэл тут же на весь кабак объявила: это, мол, не перхоть, а сухой шампунь, и стала объяснять, что это за штука такая, и так далее, и тому подобное. Неудивительно, что после того случая я, вернувшись домой, выбросил всю упаковку с порошком вон и никогда больше сухой шампунь не употреблял.

У нее привычка предъявлять права на прежних знакомых, у этой девицы, вернее сказать, женщины, ей тридцать один год, о чем она вам, конечно, не сказала. После блестящей карьеры в сфере продажи грошовых горящих турпутевок она теперь заведует небольшой типографией на Оксфорд-стрит. Это такое заведеньице, где печатают пригласительные билеты и в вестибюле стоят два аппарата «ксерокс», но один всегда не работает. Не думайте, я это рассказываю не для того, чтобы унизить ее, а просто чтобы разрушить образ Таинственной Незнакомки, какую она, наверно, постаралась перед вами изобразить. В действительности вы имеете дело с Вэл из «Пронто Принта», [52] только и всего.

52

Pronto printa (ит.) — срочная печать.

ОЛИВЕР: Что-что? Это она так сказала? Ну, это черт знает что, надо же было выдумать такую гнусную ложь. С этой девицей всегда одни неприятности, Неприятности с большой буквы «Н». Или «Б», которая известно что обозначает.

Она меня отвергла? Это она-то отвергла меня? В таком случае направьте на синераму вашего воображения следующие мультипликационные образы да включите звук на полную мощность, чтобы не упустить тонкостей диалога. Однажды в кои-то веки Оливер, вопреки громогласным новогодним зарокам, опять очутился на одном из тех унылых сборищ, куда приходят люмпен-шалуны с пивными бочонками под мышкой, где все девицы старательно дымят сигаретами с фильтром, якобы полезным для здоровья (я говорю не как надменный отрекшийся курильщик — но если уж куришь, так кури), и где тебя в любую минуту могут схватить сзади плебейские руки и втянуть в сумасшедший, потный хоровод-конгу. Иначе говоря — вы уже догадались, — на вечеринке.

Помнится, это Стюарт уломал меня туда явиться, очевидно, в порядке ничтожной платы за все шикарные парные свидания, на которые я водил его, моего пухлого, робкого друга. Пробравшись среди пивных кружек и матовых бутылок с пальмами на этикетках снаружи и гибельным для печени карибским спиртом внутри, я устроился подле самой большой бутыли с почти сознательным намерением напиться до помрачения ума. Сижу себе и успешно накачиваюсь зельем через витую соломинку, как вдруг те самые грозные руки хватают меня за плечи.

— Эй, осторожнее! У меня подагра! — воскликнул я, опасаясь быть затянутым в дешевую деревенскую вакханалию. Ибо в тот вечер дух танца не почил на мне.

— Олли, ты меня избегаешь, — сказали Руки, и вслед за этим Круп попытался осуществить вертикальную посадку на подлокотник — фигура пилотажа, непосильная для нисходящей Вэл, обрушившейся в результате мне на колени.

В течение последующих нескольких минут у нас с нею происходил тот общепринятый обмен шутливыми любезностями, в которых лишь самый изобретательный толкователь подсознательных смыслов мог бы усмотреть признаки того, что: а) я предпочитаю общество Вэл обществу бутылки белого итальянского или b) что я готов отнять у моего друга Стюарта так называемую подругу на вечер.