Как все это начиналось
Шрифт:
— Ваш выбор всегда хороший. — Он улыбнулся. — Вот, я все сохранил в голове: Музей Виктории и Альберта, Ричмонд-парк, другой парк, где… где собаки и столько людей бегают.
— Гайд-парк.
— Да. Вот сколько у меня есть, чтобы помнить. Собаки. Спаниель? Правильно? Терьер и немецкая овчарка. Олени, перепеловые яйца, блюдо с птичками в музее. Я это прямо вижу.
— А здесь у нас длиннохвостые попугаи, — сказала Роуз. — Посмотрите, вон там, на дереве. Маленькие зеленые птички.
— Я думал, это не британская птица.
— Нет. Видимо, они вырвались на свободу, размножились, и теперь здесь целая популяция.
— Так,
— Трудно сказать, — засмеялась она.
— Ну вот, теперь запомню еще «длиннохвостые попугаи». — Он помедлил немного, потом сказал: — Но лучше всего здесь… вы.
Они оба молчали.
А затем она повернулась к нему:
— Антон…
Он обнял ее. Его рука лежала у нее на талии, нежная и твердая. Это было так странно. Потом Антон стал целовать ее. Она почувствовала его язык у себя во рту: чужой, теплый, возбуждающий. Господи!
Потом он сказал:
— Простите меня. Я так долго хотел сделать это.
Всего несколько мгновений. Нет, целая вечность. Прошло столько времени, что теперь уже ничто и никогда не будет как прежде.
Она покачала головой. Ей хотелось сказать: «Я тоже». Не смогла. Не должна она это говорить. Роуз только взяла его за руку.
Он встал:
— Роуз, нам надо пройтись. Может, найдем еще британских птиц. Больших. Которые едят мертвых животных.
— Грифов? Не думаю. Только не в Хэмпстед-Хит.
Теперь они шли, держась за руки. Как другие пары. Как молодой человек и девушка впереди них, как вон та пара, уже не молодая, может быть, супруги. Все изменилось за несколько секунд из-за того, что было сказано, из-за того, что было сделано.
— До того как я приехал в эту страну, у меня были очень плохие времена, — сказал Антон. — Думаю, вы знаете. Жена ушла. Работы нет. Мне казалось, что я уже ничего не смогу сделать. Или все-таки смогу? Я все-таки смог: решил приехать сюда. Выбор… Я выбрал. Мы говорили об этом один раз… с вашей мамой. Помните?
— Да, помню.
— Я теперь знаю, что выбрал правильно. Здесь нелегко для меня. Но с каждым днем становится легче. Я начинаю снова жить. Учиться жить снова — это как учиться читать по-английски.
— Я рада, — сказала она. — Очень рада!..
Ее рука лежала в его ладони, между ними теперь все было по-другому. Легче, но и труднее. Намного труднее.
— Ваша мама учит — учила — меня читать. Вы… вы показали мне, что я могу жить. Я теперь хочу, чтобы пришел новый день, и следующий. Я могу… надеяться. — Он замолчал на секунду и сильнее сжал ее руку. — Это много, даже очень много. Но еще я знаю, что у нас — у вас и у меня — нет будущего дня. Воскресений вместе, путешествий в красивые места.
— Не надо, Антон… — сказала она.
— Но это правда. Я должен сказать.
Они остановились. Уже не на тропинке, а в стороне от всех, под раскидистым деревом, которому до них не было никакого дела.
Он взял ее лицо в ладони, поцеловал в губы.
— Ты замужем.
— Да.
— Значит, мы делаем нехорошо.
— Да.
Они смотрели друг на друга. Роуз видела в его глазах невероятную, другую жизнь. Антон смотрел на женщину, с которой мог бы быть очень счастлив.
— Есть слова… Значат одно и то же на всех языках. Три слова, — сказал он.
— Да, — ответила она. — Я знаю.
«Не произноси их! Не надо. Я не вынесу, если эти слова навеки
— Роуз, я не должен их говорить вслух, но мысленно я их произношу.
«И я».
— И я, — сказала она.
Антон на миг прикрыл глаза, потом слегка покачал головой. Он все еще держал ее за плечи, так они и стояли.
— Значит… мы оба думаем и знаем. Но это все.
Вокруг них жил своей жизнью Хэмпстед-Хит: лаяла собака, перекрикивались дети, где-то неподалеку стригли газон. Но для них время на секунду застыло. Они были одни среди всех. Потом он взял ее за руку. Антон и Роуз пошли прочь от этого дерева, снова спустились на тропинку, опять оказались среди людей. Мимо пробежал трусцой какой-то человек, потом ребенок с воздушным змеем. Они вернулись в обычный мир. Они то разговаривали, то молчали. Он рассказал ей о фирме, пригласившей его на собеседование. Она — о том, что Люси скоро приедет домой из колледжа. Они говорили о совершеннейших пустяках и все шли и шли, а летний день бледнел, клонился к вечеру, тени удлинялись. Время несло Антона и Роуз в их собственные жизни, разводило их.
18
Вот такая история. Вернее, истории: Шарлотты, Роуз и Джерри, Антона, Джереми и Стеллы, Мэрион, Генри, Марка… Их всех. Сценарии, внезапно запущенные нападением на Шарлотту на улице. Но, разумеется, это не конец всех наших историй. Мы просто остановили их на этом месте, потому что сказали то, что хотели. Но время идет, и наши истории продолжаются вместе с его ходом. К тому же теория хаоса не предполагает окончания чего-либо. Истории не заканчиваются, они просто расходятся, каждая отныне следует своим путем.
Шарлотта уже дома. Она очень благодарна Роуз и Джерри, счастлива, что опять самостоятельна, довольно подвижна, но, конечно, вынуждена быть осторожной. Поэтому чешка Елена каждый день приносит ей продукты и помогает управиться с домашними делами.
Дома Шарлотта вернулась к прежнему образу жизни. Боль теперь под контролем. Она загнана в клетку, хотя так и норовит вырваться на волю. Шарлотту навещают друзья и соседи, так что она не одна — вокруг нее кипит жизнь. Она живет настоящим, но часто думает о прошлом. Хрупкий, ускользающий пейзаж ее жизни, неизвестный никому другому. Шарлотта все сильнее зависит от воспоминаний. Исчезни они — и она перестанет быть собой. Этим невозможно ни с кем поделиться, никто другой не смог бы увидеть такого. Прошлое — материал для нашего будущего одиночества. Мы копим его год за годом, десятилетие за десятилетием. Оно порой прячется от нас, иногда показывается, повинуясь странным, алогичным законам. Мы вспоминаем какими-то обрывками, клочками. Вот и все, что осталось от жизни. Семидесяти семи лет как не бывало.
Соседка Дженнифер принесла показать Шарлотте свою дочурку. Она уже пробует сесть, гулит, улыбается. У младенца нет прошлого, он живет от эмоции к эмоции, в вечном скользящем настоящем. Вот сейчас счастлив, а теперь нет, только что был голоден и уже засыпает. Но малышка потихоньку узнает мир: горячее, холодное, сладкое, кислое, приятное, противное. Учатся ее глаза, руки, мозг. Это называется опытом. Надо забраться на высокую гору, а она пока что у подножия и старается изо всех сил. Скоро и у нее появится прошлое, прямо как у птенца. Что-то вырастет в крошечном уме. Со временем придет «вчера», потом «в прошлом месяце», «в прошлом году».