Как все начиналось

Дубровный Анатолий Викторович

— Ага! — ответила девочка.

— Только вот что, пока ты не достигнешь определённого признания, славы, тебе нужно притворяться мужчиной, мальчиком. Понимаешь? Иначе все твои творения не примут только потому, что ты женщина, ну а когда…

— Ага, когда я буду знаменитая, то все ужаснутся! — заявила девочка, Лирамо непонимающе на неё уставился. Девочка поправилась: — Удивятся!

— Именно, ну а пока ты будешь мальчиком. Лихита — это женское имя, а мужское… Лиссарио! Вот! Нравится тебе такое имя?

— Ага, только если не Лиссарио, а Листарио? Тогда меня можно будет называть — Листик!

— Листик? Гм… Странное имя, но несомненно оригинальное, как творческий псевдоним или даже как имя для художника, вполне… —

задумчиво произнёс Лирамо и одобрительно кивнул: — Хорошо, пускай будет — Листик.

— Ага! — ответила Листик. Лирамо посмотрел в окно, на улице уже стемнело. Рисовал художник ещё при солнечном свете, а разговаривал с девочкой уже при свете свечей.

— Вот возьми, — Лирамо протянул Листику две большие серебряные монеты. — Завтра сходи в лавку напротив, купи себе что-нибудь из одежды, штаны, рубашку. То, что у тебя есть уж очень… Ты похожа на бродяжку. Там рядом есть ещё продуктовая лавка… Хотя нет, зайди в трактир, это немного дальше и принеси чего-нибудь горячего. Спать можешь устроиться здесь, а я в свою спальню.

Спальней Лирамо величал каморку при своей мастерской–студии. Уже засыпающего художника посетила мысль — а не напрасно ли он дал деньги этой девочке? Если она бродяжка, то вполне может сбежать, прихватив деньги. Но вспомнив, с каким восторгом девочка рассматривала картины и скульптуры, как она сама лепила из глины фигурку неизвестного зверя, Лирамо решил, что он не ошибся — девочка послана ему Единым. Мастер успокоился и заснул. Проснувшись, как истинный представитель богемы, поздно, Аугусто Лирамо потянулся и почувствовал что-то необычное. Наскоро одевшись, он вышел в свою мастерскую. Там царил необычный порядок! Мало того, девочка поставила в вазы несколько букетов цветов и повесила в углах пучки ароматных трав. Художник вдохнул запах лесной свежести, наполнявший мастерскую — несомненно, эта девочка послана ему Единым, не только как ученица, но и как награда за долготерпение, за тех нерадивых слуг, что были у Лирамо раньше, они ничего не умели делать, только воровать!

— Ага! Вот завтрак, мастер, — девочка, одетая в штанишки и рубашку, какие обычно носят мальчишки её возраста, была такой же лохматой, как и вчера. Её рыжие волосы непокорно торчали в разные стороны.

— Ты бы причесался, Листик, — Лирамо специально обратился к своей ученице как к мальчику — пускай привыкает. Улыбнувшись, — Листик выглядела как рыжий одуванчик, художник произнёс: — Что ж ты не причесался? Вчера критиковал святого Ивософата, а сам…

— Ага! Так у него же голова лысая! А борода слишком большая, надо её аккуратно подстричь. — Девочка замолчала и высказала мысль, видно только что пришедшую ей в голову: — А–а–а, я поняла! У него волосы с головы перешли на бороду, теперь он не стрижётся, надеясь, что они вернуться обратно! Да?

Лирамо усмехнулся, столько непосредственности было в этом ещё ребёнке. А девочка спросила:

— Кушать будешь? А то всё остынет!

Аугусто сел за стол и поднял крышку судка, что принесла Листик из трактира, и удивлённо поднял брови — жаркое парило, словно только что снятое с плиты! И когда девочка это всё успела: принести цветы, ведь то, что это лесные цветы, не было никакого сомнения; убрать в мастерской, Лирамо, как истинный свободный художник, уже не помнил, когда он наводил здесь порядок. Ну а жаркое! От трактира до дома художника было минут десять ходьбы, даже если девочка всю дорогу бежала, то еда всё равно не была бы такой горячей!

— Ты кушать будешь? — спросила девочка и добавила: — Я что? Зря старалась?

— К своему учителю надо обращаться на «вы» и с должным почтением, — наставительно произнёс Лирамо, вопрос о том — как у неё так получилось, он решил оставить на потом — уж очень жаркое вкусно пахло.

Может, завтрак, а может, порядок в мастерской способствовали тому, что вдохновение у мастера появилось прямо с утра. Лирамо понял, чего ещё не хватало

его картине. Был святой, совершающий пришествие, был ангелочек, указывающий куда это делать, но не было демона, этому препятствующего. Художник повертел в руках фигурку зверя, сделанного вчера Листиком, и понял — вот он! Зверь на картине получился даже более выразительным, чем святой, правда, девочка осталась недовольна, она сказала, что дракон, так она называла этого зверя, слишком маленький. Лирамо прочитал целую лекцию о пропорциях перспективе и других тайнах изобразительного искусства. К обеду Листик, хоть её и не было почти час, снова принесла всё, словно только что снятое с плиты. На вопрос художника — как это у неё получается, девочка ответила:

— Я вообще-то хотела подогреть, но потом решила использовать стазис, это сложнее — зато всё свежее!

— Стазис? — удивился Лирамо.

— Ага, мне мама показала, — кивнула девочка, — у меня долго не получалось, но потом я научилась. Это очень трудно сделать.

— Ага, — непроизвольно повторил за девочкой художник, — сложно. Но потом получилось…

Лирамо пожал плечами, наверное, это что-то из непостижимых кулинарных тайн, которыми владеют женщины, ну и некоторые повара из мужчин. Но с другой стороны, такие низменные вещи не достойны внимания настоящего художника — блюдо горячее, и ладно. Эти свои мысли мастер и высказал, поедая луковый суп.

— Ага, — заулыбалась Листик и попросила, когда её учитель закончил трапезу: — Покажи мне как…

И художник снова начал объяснять девочке тайны своего мастерства, даже не обратив внимания, что она продолжает ему тыкать, уж очень внимательным слушателем была Листик и проявляла такой восторженный интерес к предмету, так близкому Лирамо.

Так прошло несколько недель. Лирамо, читая лекции девочке, почти закончил картину. Эту картину художник рисовал по заказу архипастыря Арэмии, для его дворца. Девочка настолько усвоила уроки своего наставника, что он ей доверил дорисовать некоторые фрагменты картины. Даже дракона, нарисованного Лирамо, Листик подправила, мастер был вынужден признать, что так лучше. Хотя он попенял своей помощнице, что после её вмешательства дракон–демон стал центральной фигурой картины, затмив собой ангелочка и совсем отодвинув на задний план бородатого святого. Этот факт немного волновал Лирамо, а вдруг архипастырь увидит в этом оскорбление церкви? Или, вообще, — ересь? А после обвинения в ереси — одна дорога, на костёр! Но переделать картину художник не успел, прибежал посыльный и сообщил, что к художнику едет архипастырь.

Сухой старик, в белой мантии и высокой шапке на голове, долго рассматривал картину. Подходил ближе, отходил, заходил с разных сторон, потом поджав губы, сообщил:

— Ну что ж, мастер, вы создали шедевр. Ваше творение достойно отображает подвиг святого Ивософата.

— Но, ваше святейшество, — вмешался один из свиты архипастыря, — святой совсем незаметен, даже ангел… Этот демон затмил всех!

— Так и должно быть, — ещё больше поджал губы архипастырь, — демон — это искушение, оно огромно! Оно затмевает всё! Ангел — указывает путь к спасению, но выбор пути остаётся за человеком. Он мал и ничтожен, и тем величественней его подвиг! Святой Ивософат предпочёл лишения и страдания, но выбрал путь служения Единому, отринув соблазны искусителя! В этом и есть истинная святость. Мастер сумел это передать.

— А почему он назвал дракона — искусателем? — тихо спросила Листик у Лирамо. — Драконы редко кусают. Драконы обычно бьют огнём, а если доходит до драки, то в ход идут когти и хвост.

Хоть как тихо ни говорила Листик, архипастырь её услышал, внимательно глядя на девочку, поинтересовался у художника:

— А где вы взяли модель для этого демона? Кто послужил образцом для ангела, я вижу.

— Вот, — протянул архипастырю статуэтку дракона Лирамо, — это изваял мой ученик.

— Ага! — подтвердила Листик.