Как я был «южнокорейским шпионом»
Шрифт:
Но вместе с тем Коваль по какой-то причине пошла на то, чтобы запросить в ФСБ более полный текст документов на корейском языке и сделать их перевод на русский язык. Думается все же, что это была не ее идея, а ФСБ, сотрудники которой постоянно распускали слухи о том, что вот-вот будут представлены новые и совершенно неотразимые доказательства моей вины. Да и сам факт, что переводчик был предоставлен именно ФСБ, говорит об этом. В письме в Мосгорсуд ФСБ категорически запретила доверять перевод мидовцам, определив заодно, что можно, а что нельзя в документах знать суду.
Кстати, суетливый «свидетель М.» и в представлении «новых доказательств» моей
Не без участия «свидетеля М.» как одного из основных авторов и всех других доказательств моей «виновности» предпринимались попытки распространить слухи о моем запойном алкоголизме и этим объяснить отсутствие в доме ценностей и денежных накоплений. Мол, пропил все, а жена успела спрятать лишь малую толику в сумме чуть больше пяти тысяч долларов
[41]. Но и эта попытка провалилась ввиду ее абсурдности.
Вызванный в суд 10 апреля переводчик корейского языка запросил два месяца на перевод около 50 страниц, и Коваль удовлетворила его просьбу, хотя до этого посоветовалась со мной, сколько времени может занять перевод («Я вас, Валентин Иванович, спрашиваю не как подсудимого, а как специалиста»). А когда я сказал, что около двух-трех недель, поморщилась: «Долго!»
Она отложила суд до 13 июня, но больше без объяснения причин в моем деле не участвовала, несмотря на собственное заявление, что «основная работа по делу проведена». Судебное следствие было практически закончено: свидетели допрошены, материалы дела, за исключением нового перевода, изучены. В итоге ее перевели на рассмотрение кассационных жалоб, что считается менее квалифицированной работой, нежели рассмотрение дел, а значит, понижением по службе.
Я до сих пор не могу понять, что имела в виду одна из заседателей, когда в тот день сказала моим адвокатам:
– Все бы ничего, что суд откладывается столь надолго, но жалко, что Валентину Ивановичу придется лишних два месяца пробыть в тюрьме.
Суд под председательством судьи В. Н. Медведева
Напрасно я ждал 13 июня, стараясь толковать слова заседателя в свою пользу. В этот день суд не возобновился. Он начался 10 июля уже под председательством судьи В. Н. Медведева, который объяснил замену состава суда устным указанием руководства в связи с занятостью.Коваль в другом процессе.
Этот суд, длившийся всего один день, запомнился мне своей абсурдностью. Вряд ли кто-нибудь может сказать, зачем он понадобился
Можно предполагать, что, просмотрев дело или поговорив с предыдущими судьями, Медведев счел за лучшее отстраниться от него, дабы не навлечь на себя неприятностей. Но, с другой стороны, это по закону можно было сделать и сразу после получения дела, не разыгрывая комедию с однодневным судебным процессом и негодованием по поводу мнимого затягивания рассмотрения дела адвокатами.
20 июля началось рассмотрение дела полностью обновленным составом суда под председательством судьи М. А. Комаровой. 31 июля один из заседателей был заменен, и рассмотрение дела вновь началось с подготовительной стадии.
Никто не знал, последний ли это процесс, но причины бесконечной судейской чехарды сомнений ни у кого не вызывали: подбирался такой состав суда, который вынесет нужное решение. Как показывало рассмотрение дела после вынесения определения Верховным судом, ничего нового, могущего хоть в малейшей степени свидетельствовать о моей виновности, в нем не появилось и появиться не могло. Выявились лишь дополнительные факты, говорящие об обратном. Примечательно, что прокурор так и не смог выйти за пределы бездоказательного повторения огульных обвинений, содержащихся в обвинительном заключении, даже несмотря на активное содействие ему со стороны свидетелей-сотрудников ФСБ, которые, как оказалось, удивительно хорошо знакомы и с кассационными жалобами, и с другими материалами дела, поскольку постоянно подправляли свои же собственные показания, которые использовались защитой для опровержения обвинения.
Доводы защиты и мои собственные в пользу доказательства моей невиновности и надуманности обвинения остались не опровергнутыми.
В таких условиях было понятно, что все делается для того, чтобы и второй приговор был обвинительным. Именно с изложения этого я и начал выступление в суде. Для подтверждения этой мысли и для того, чтобы Мосгорсуд понимал, что его маневры прозрачны, я процитировал распечатанные из Интернета материалы программы НТВ от 20 июня, посвященной судебной реформе и никак не связанной с моим делом. В ней выступили судья Зюзинского районного суда Москвы Владимир Михалюк и адвокат Павел Астахов, которые, сами не зная того, один к одному описали творимое Мосгорсудом с моим делом.
«Михалюк, – цитировал я телевизионный сюжет, – начинал свою карьеру простым постовым милиционером. Затем работал в центральном аппарате Министерства внутренних дел, был в плену в Карабахе, но нигде, по его словам, не видел такого беззакония, как в стенах суда. Он говорит, что „быть объективным судьей невозможно – уволят“».
«Судьей считается тот, кто рассмотрел наибольшее количество дел с большим назначением сроков лишения свободы, – говорит он. – Плохим считается тот, кто выносит оправдательные приговоры, которые у нас практически не проходят. Их отменят по любому поводу».