Как я охранял Третьяковку
Шрифт:
Еще одна существенная деталь портрета – у типичного мифиста непременно толстая, я бы даже сказал, добротная такая жопа.
Однако все эти его безобидные по большому счету качества бледнеют перед одним единственным обстоятельством. Мифист очень, просто неимоверно любит поговорить на околонаучные темы. О чем угодно, с кем угодно и когда угодно. И вот это уже настоящая засада.
Раскрываю подробности.
Типичный мифист производит впечатление человека умного и компетентного. Он собственно и является таковым. Эрудированность из него прет со страшной силой, бьет могучим петергофским фонтаном «Самсон говорит Льву: «Что значит, я так не умею?!»». Поэтому людишки интеллектуально неразвитые исподволь тянутся к нему, будто мотыльки к керосинке. Припасть, образно
Еще раз, специально для тех, кто не понял: «НЕТ!». Не попадайтесь на эту удочку, умоляю и заклинаю вас!
Допустим, имел ты неосторожность спросить его о каком-нибудь пустяке, например, «Как переустановить Windows?». Человек обычный обойдется несколькими рубленными фразами, густо посыпанными матом – и все, и ты все уже уяснил. Простой, доходчивый русский язык не оставит в душе твоей пустоты и недопонимания: «Тыкни туда, тыкни сюда, всплывет херня – нажми на ОК». Всего и делов-то.
Но, поймите и запомните: типичный мифист не в состоянии изъясняться по-человечески. Заслышав подобный вопрос, он аж загорается изнутри ярким пламенем просвещения. Глаза его блистают и сыплют искрами, щеки наливаются свекольным румянцем, хвост победно торчит трубой, и вообще он в этот момент живо напоминает спаниеля, заслышавшего охотничий рожок, сигнал «на случку!». Он дрожит мелким бисером в предвкушении чего-то такого необыкновенного. Того и гляди, цапнет!
Наблюдая эту внутреннюю борьбу, проситель пугается и уже ничего не хочет знать ни про виндус, ни про пиндус. Нет, брат, поздно… Коготок увяз – всей птичке пропасть. Глядь, мифист тебя уже и за рукав прихватил, да цепко так – не вырвешься! Наконец, он набирает в грудь побольше воздуха, пальцем вдавливает очки в переносицу, и тотчас вываливает тебе на голову кучу самой разнообразной, безумно интересной с его точки зрения, но совершенно, абсолютно бесполезной информации.
Зато эффект внезапности потрясающий. Людишки слабо подготовленные тут же брякаются в обморок, те что покрепче чувствуют себя матросами на погибающем в центре урагана дебаркадере. Поток информации обрушивается подобно штормовым валам, он сбивает с ног, лишает дыханья и забивается в уши. И это только начало, предварительные ласки, так сказать. Сказочка-то она впереди.
Рассказ наш ученый друг начинает из таких предгорий Кавказа, что волосы дыбом встают. Типичный мифист искренне полагает, что тебе будет легче проникнуть в суть вопроса, если ты поближе познакомишься с фундаментальными основами кибернетики, с историей и многочисленными проблемами этой лженауки, с биографией Билла Гейтса и еще с миллионом самых разнообразных фактов!
Пробиваясь через эти увлекательные дебри, он сто раз теряет нить повествования, постоянно сбивается на какие-то теоретические частности, совершенно забывая о первоначальном вопросе. Для пущей наглядности он пальцем чертит на стене какие-то формулы, графики и диаграммы. Он вообще запросто судачит о таких вещах, о которых ты ни до него не слышал, ни после больше никогда не услышишь. Он щедро сыплет заумными терминами, причем с таким простецким видом, как будто говорит о детских кубиках.
А ты чувствуешь себя при этом идиотом, ничтожеством без капли мозгов в голове. Уже через пять минут подобного разговора хочется дать ему немедленно в морду, через шесть – плакать. Ты в ужасе убегаешь от типичного мифиста, так он еще настойчиво преследует тебя и что-то пытается рассказать напоследок.
Михаил Борисович был уже пожилым типичным мифистом, поэтому все вышеперечисленные признаки приобрели у него застарелый характер и даже более того. Они стали его натурой.
Самую первую шутку с ним пошутил (вопреки общему хвастливому лейтмотиву этой повести) не я, а Крыканов. Тот самый Крыкс из Люберец. Я, правда, стоял рядом.
Михаил Борисович нес вахту на «пятой» зоне, когда Крыкс совершил ему звонок
Поначалу Михаил Борисович вообще не понял, что это такое у него пищит в ящичке. Когда же он обнаружил там маленькую говорящую коробочку с лампочками, удивление его было отчетливо и трогательно. Наверное, он думал, что SLO годится лишь для того, чтобы ему, Михаилу Борисовичу раз в два часа подмену требовать. И получается, никто ему не объяснил, что по селекторам можно спокойно переговариваться. Тем лучше, тем лучше…
Когда Михаил Борисович нажал, наконец, клавишу «прием», Крыкс строго заорал:
– «Пятая», мать твою, почему не отвечаешь?!
Михаил Борисович малость струхнул и интеллигентно осведомился:
– Аллёй?
Крыкс страшно возмутился:
– Какое, бля, «аллёй»? Кто у аппарата?
Совершенно потерявшийся Михаил Борисович прошептал слабым голосом:
– Я…
Крыкс как рявкнет:
– Ка-а-акой еще «я»?! Доложись по форме!
Михаил Борисович:
– Виноват… Миша. То есть Миша Лазаревский.
Крыкс как будто немного смягчился:
– А-а-а, Лазаревский… Новенький, что ли?
– Так точно.
– Значит так. Слушай сюда, Лазаревский. Начальник объекта говорит…
Услышав это, я присвистнул и энергично ткнул Крыкса кулаком в печень, мол, «что несешь?!». Вован только отмахнулся и продолжил:
– Начальник объекта говорит. Там скоро мимо тебя проследует группа иностранных туристов, – Крыкс сделал паузу, и с чувством добавил: – Повнимательнее, сынок!
Вообще-то, это самое «повнимательнее!» ввел в курантовский лексикон Олег Баранкин. Как, впрочем, и многое другое – новаторское, передовое, полезное. Олег не давал нам скучать и постоянно придумывал что-то такое этакое. Например, одной из его любимых итераций был тайный шпионский язык жестов – вроде того, каким в кино переговариваются между собой американские спецназовцы. Про этот язык Баранкин вычитал в журнале «Солдат удачи» (преданным подписчиком которого являлся), и с поразительным упорством пытался привить его ростки на скудную российскую почву.
Путем каждодневных тренировок Баранкин достиг в спецназовском эсперанто действительно впечатляющих успехов. С дьявольской ловкостью и быстротой складывая пальцы рук, ладони и голову в различные комбинации, он запросто мог составлять целые сложносочиненные предложения. Серьезно! Прямо как письма писал – с подлежащими, сказуемыми, деепричастными оборотами, прямой речью, и прочей грамматической ботвой.
Идея изъясняться секретным кодом чрезвычайно импонировала Олегу. Он вообще был искренне влюблен во все тайное, секретное и режимное. Но «любовь – не вздохи на скамейке». Как и во всяком настоящем чувстве не все было гладко в той любви. Основные тернии для этой прекрасной и нужной затеи состояли в том, что баранкинские пантомимы мог разобрать далеко не каждый. Без соответствующей подготовки это было вообще невозможно! Поди, догадайся, чего он там руками машет… Человек несведущий, глядя на Олега, запросто мог принять его за контуженного или опасно больного (что, справедливости ради заметим, все же не соответствовало действительности).
Из-за секретного языка постоянно случались всякие накладки и глупые недоразумения. Недавно забритые салаги просто физически не поспевали разбирать шифрограммы Олега. Он состряпает чего-нибудь на пальцах, а молодые, необстрелянные сотрудники не понимают ни хрена. Порой это вносило в Службу ненужные путаницу и неразбериху. Вот, к примеру, такая ситуация.
Так называемый ВИП-визит. Некий жалкий президентишка приехал в Третьяковку картинки посмотреть. Президентишка-то – тьфу, плюнь и разотри, сморчок кривоногий, смотреть не на что. Срам один, а не государственный деятель. Там из Гватепанамы какой-нибудь, условный кровавый диктатор Мендоса. И даром он не сдался никому, кроме пятнадцати гватепанамских сумасшедших из «Фронта национального освобождения имени Диего Марадоны».