Как я преподавал в Америке
Шрифт:
Я восхитился этим американским наклонением ума, видения. Я сам включился искать тут положительное. Напомнил, что сам Гоголь сказал, что СМЕХ — вот главное положительное «лицо» в его комедии.
Но еще и так понял: ведь в этих плутах жизненная сила, витальность, они чего-то хотят, они живчики. А это в русском космосе роковой усталости и анемии с детства, где паралич воли — от земного тяготения матери сырой земли, — любая жизненность тут есть ценность. Хотеть чего-то — уже плюс. В Америке Желание — великая категория. А у нас она — в отпаде. Эти же, в «Ревизоре», мошенники, бутузы — как детки: чего-то хотят, пусть животного
Кто-то обратил внимание на то, как много и разное у Гоголя едят. Я припомнил, что и в «Мертвых душах» им отмечено, как кушают «господа средней руки», какой у них аппетит. То у Гоголя, возможно, — оральный секс, детский, так как женщины, похоже, он не знал. И тут же припоминаю, что умер-то Гоголь — оттого, что заморил себя — голодом! По идее-науке-вере! И это — он-то, такой поэт яств!
Характеристику Гоголем Хлестакова — как «без царя в голове» перевели по-английски: scatter-minded= «с разбросанным умом». Вникнув, я понял: «без Царя» = Свободный! Свободный — от личности, от центра «я». Но все же свободный человек — вот он!
Припомнил, как моя жена прозвала Горбачева «помесью Чичикова с Хлестаковым» (такой же хитренький-обтекаемый прагматик, как Чичиков, и такой же розанчик-балаболка, падкий на лесть, зарапортовывается, как Хлестаков. — 30.7.94,), и о сегодняшнем поговорили. И завиден предстал их, в том городке, «застойный» порядок и жизнь. Ведь даже чудаку — учителю истории жить давали (как мне, интеллигенту, в брежневские, нежестокие времена).
— А отчего же все боятся друг друга? Страх?
— Может, потому, что лгут?
Я тут было попытался углубить: в подспуде — первородный грех, метафизическая ложь человеческого существования вообще, так что Совесть — главный Ревизор… А потом попроще понял: ведь в причудливом российском складе бытия — прямолинейность не работает. Вот и приходится всем изворачиваться, то есть, кривить, лукавить = лгать по-разному. (Жизнь есть ЛЖИЗНЬ — такое словцо-понятие у меня на этот счет изобре- лось. — 30.7.94.,) Вот и я всю жизнь лгу: обворовываю Академию наук — ничего-то на нее не делаю, пишу — в себя, а зарплату беру… И вот эти забавные живчики — хотят чего-то, интересы имеют; да ведь не жестокие они: не убивают, а лишь плутуют — ну и ради Бога! Они — милые!
На это одна меланхолично:
— Вы говорите: «Милые»! А каково Лермонтову жить среди таких вот «милых»?
И с этого новый виток споров пошел — весело, интересно!
Полезно, конечно, в старости и закисании выйти на цепляния молодые и обратную связь идей… Но сил уж мало — преподавать, и поздно. Опять придется засесть дома — и старое делать, а не новое… Ну ладно, пока. Надо очки ехать чинить. 2 часа уж. А потом — к завтрашним лекциям готовиться: «Отцы и дети» освежить, а главное — буду начинать Россию по-английски рассказывать, и надо написать про нее — людям, которые ничего не знают: ни о варягах, ни о Петре Великом и проч. Попробуй-ка! Только о Горбачеве что-то слышали… Зашел в «офис» напротив — сделать один ксерокс. Встретил Юза.
Ну, обнимаю. Отошлю. А то заложу — и будет лежать.
У-м-м-м-у-у. Целую. Ваш Па-Гоша.
Передумываю россию американцам
11. Х.91. Дорвался, наконец, — до излияния души: ее попи- тать на своем просторе. А то — переработался эти дни. Вчера аж чуял, что жизненная прана стала меня покидать. Это не шутка — выкладываться перед студентами — как актеру, музыканту-импровизатору на ходу. И не выходит обоим классам быть хорошим. Вчера английский был удачен, а русский победнее — с «Отцами и детьми». Надо самому напирать, источать идеи — тогда и они загораются. А тут я, выдохшись на английском классе, ждал от них удивлений — и лишь реагировал, а не заводил.
Но удивил позавчера и самого себя: настроясь на американских студентов, написал вечером некое Введение в Россию — 9 страниц, и шпарил, как по-русски почти быстро — так расписался. Конечно, слова — примитивные и без игры ума, но мысль удавалось выразить. Аж жаль, что этот текст — на английском: там естъ идеи и построение, что на русском бы хорошем пошли…
Войдя в класс, попросил я теперь их задавать мне вопросы о России и советском, их удивления и непонятности. Посыпались:
— А что: Советский Союз и Россия — одно?
— Да, Союз — продолжение России.
— А как с рыночной экономикой?
— Как с КГБ — что это такое?
— Почему у вас говорят: «Они (власти) притворяются, что нам платят, а мы притворяемся, что работаем»?
Им непонятно нежелание зарабатывать.
— Да ведь чтобы ЗАработать (= за работой, после нее хорошо жить. — 30.7.94) — работать надо, усиливаться! — говорю. — Быть беззаботным — тоже радость, не меньше, чем быть богатым: ведь с богатством заботы связаны. А русские предпочитают быть беззаботными — эту форму удовольствия жизнью выбирают. Ну, скорее, за них так выбрали История, склад и судьба России, с кнутом власти и государства.
И вот сейчас допираю: русским присуще было самоудовлетворение: производить лишь сколько нужно на себя, свой дом и семью. Без излишка, так что даже не товарное хозяйство. Как вон в Обломовке или в провинции, где «Ревизор». Самозамкнутые организмы — не открытые наружу, в мир, на обмен и любопытство, и обогащение.
Значит, городам и власти, и культуре, и литературе невозможно было бы тут возникнуть — при самотеке. А лишь при нажиме и форсировании — со стороны государства, при его цивилизующей роли.
Сейчас распустили Государство, играя в демократию и Запад, — и будет голод и воровство, и смерть. Позвал меня русский студент из Иркутска Алексей, что по обмену тут, смотреть программу «Время» — ужас! Голод, а силы тратят на отделение республик: взяли у Ленина принцип «самоопределения» и шпарят в эту дуду, все силы наций на одоление сил сцепления тратя, а не на вертикаль — производства. Столько веков создавалось Государство — как орган цивилизации и культуры в России — и вот все в кашу.
А все более — еще и сравнивая с Америкой и ее основанием на самостоятельном активном индивиде — вижу, что нуль этих качеств сейчас в советском мужике и работяге; даже не нуль, а минус, ибо запуган и изувечен веком советчины, так что хуже, чем в начале века, — много хуже и бессильнее, и растленнее. И потому: чтобы не погибло все, а медленно переходило на новые рельсы, нужно постепенное воспитание — при сохранении сильной власти и ее роли в экономике и культуре. Это — по Русскому Космосу.