Как я преподавал в Америке
Шрифт:
Тоже по схеме Русского Логоса: «НЕ ТО, А… — ЧТО?..»
Однако читал я накануне этот текст, да и «Великого Инквизитора» по-английски (не было русского под рукой) — и вдруг в иной оптике завидел: «не х… собаке делать — так она яйца лижет» (так старший матрос Пилипенко отозвался, прочитав мои флотские записки летом 1963 года. — 3.8.94) = от безделья да на готовом откуда-то хлебе, «по щучьему веленью» — как Иван-дурак сидит на печи, так и герой Достоевского в углу и думу думает, не работая и издеваясь над умом и озабоченностью рассудочных «братьев» = людей Запада.'
Да,
Ну, а ядро личности, «я», свободы воли, «различение добра и зла» — ведь от Змия, в соседстве с диаволом, с чертом это все рождается. Пришлось и Грехопадение вспомнить и толковать, и диавола: как слугу Бога принять — или самость?
— От Природы человек — никакой (как и тигр — не злой, а просто такой) или зол, по Канту; да и по Федорову: закон смерти — от Природы. Зато реактивно от нее — шанс человеку свободного усилия ко Благу, в Дух, в совершенствовании себя и бытия. Да и Адам — никакой, просто двуногое животное; ну — хозяин над ними, пока был в руках Бога. А вот поступив на испытание к Змию, узнал добро и зло — и получил падение = разность потенциалов образовалась, а с тем и импульс для истории рода человеческого, чей смысл и призвание — одоление зла и падения.
И все же снова взирая глазами американцев на всю эту мудню разбирательств, что из выеденного яйца устраивают русские, валяясь на диване или сидя в углу, отворотясь от мира и дела, — их никчемность узреваю. Горячечность воспаленного мозга — в Петербурге, в этом климате и фантастическом городе белых ночей и бессонниц. Гофманиана…
Кстати, не забыть — о Гоголе и Тургеневе. Когда читал «Отцы и дети», прицельность характеристик, рассудочно выверенная, бросилась в глаза. У Павла Петровича, у Базарова жесты, одежда, слова — все в лад с собой. И подумал: нет, не гений — Тургенев, не то что Гоголь, у кого брызжущая роскошь непредсказуемых деталей, слов, жестов…
А потом — контрмысль: но ведь Гоголь ни одного нормального человека не нарисовал — все уроды. Не мог. А вот Тургенев — нормального рисует, среднего, позитивного, в чем — своя трудность…
А «Легенда о Великом Инквизиторе», с предпосылкой о человеке, выбирающем хлебы и жертвующем свободой воли, — да это чисто русская проблематика: подачками от власти и свыше, а не сам стоит работник и себя кормит, своей свободной волей трудясь. Тут психика толпы, стада — и героя. Великий инквизитор — как Данко Горького: вызволитель и спаситель — жертвой спасения своей души, сердце вынув, — так возлюбил! Как Христос…
И это, конечно, искусственно; явно в нем не любовь, а гордыня и презрение к стаду двуногих, кого он кормит и спасает — так же как и в сверхчеловеке горьковском — Данко.
Да, надо будет в чтение студентам эту легенду дать. Во всяком случае, оба: и Достоевский, и Горький — берут тут челове- ков скопом, не персонально, что странно американцам = самоначальным индивидуальностям.
Сейчас в России попытка — искусственно пробудить индивидуумов из массы, сброда, во что превращен народ: не в органическое единство-образование, а разрозненное множество.
В своем английском
Во всех странах шло за историю накопление богатства и культуры. У нас же каждая новая полоса начинает с разрушения предыдущих накоплений ценностей. Как у Щедрина — бросать с колокольни очередного Ивашку. И страсть переименовывать… Но и подтверждает она силу и волю Слова в России.
Кстати, если уж по фонетике русского языка слушать, то название «Ленинград», с певучими носовыми, гораздо подходящее, чем жестко германское «Петербург».
Переименовывания — как магические действия: чур меня! Как когда Смерть идет за больным, то его переименовывают: она идет за Иваном, а вот — уже Петр на его месте…
Что говорить по «Голосу Америки»?
Позвонил Фрумкин из «Голоса Америки», Владимир. Хочет провести разговор со мной и Лосевым, когда буду у него в Дартмуте лекцию читать через неделю. Просит дать сравнения Америки и России и прогнозы.
Боюсь, что придется выступить как консерватор и защитник линии, которую брал «путч», — государственный вариант перехода к рынку. Как в XVII–XVIII вв. в Англии через «джентри», а в России — в конце XIX в. через дворянство шла капитализация страны, так и тут через боссов партийного аппарата: пусть они разворовывают имущество государства и основывают предприятия, — все же в их среде более сильные и ответственные и производящие люди, чем в просто махинаторах рынка торгового, что сейчас перенимают капиталы.
Но вообще-то несколько неприличным слышится мне: отсюда выступать и поучать, когда там идет тревога, развал и поиск.
С этого, пожалуй, и начни свой разговор: неприлично и что сейчас сколько людей — столько и советчиков и поучателей. Так что неловко мне — отсюда что-то соображать и вякать. Но ничего: вернусь домой в конце этого года и буду разделять судьбу. А пока — вот какие соображения, на что меня надоумило смотрение на Америку и контакты и анализы на занятиях со студентами…
Ну да: сейчас демократы предлагают «американский» путь, как и Чернышевский век назад в тогдашней Реформе. Но он не мог состояться; лишь при Столыпине отчасти дозрели до него — хутора. И нэп.
А теперь именно медленная коррупция = обволакивание механизма — органикой, камня — мхом и лишайником — подходила бы; что и шло при Брежневе-«застое». А ныне — снова обвал и снова механика, не органика предлагается.
Также и русский нынешний крестьянин-механизатор: дайте ему полуворовски, работая в колхозе, обогатиться, приворовывать, приторговывать — и так постепенно переходить к рынку, как ему органично, приучаться, не сжигая корабли, не рискуя, не в пустоте, но подстрахованно.
И надо будет сказать, что советчина была все-таки цивилизация высокого стиля. Сейчас она уходит в миф и все более вырастать станет в ценности. Как дворянская культура — при переходе к разночинской.