Шрифт:
Петр Семилетов
КАК Я ПРОВЕЛ ВЫХОДHЫЕ ДHИ.
(сочинение на вольную тему)
В прошлое воскресенье был на похоронах. Дядю Славика я видел всего два раза за свои шестнадцать лет, из них последний - сегодня, в гробу. Автобус мчался с кладбища, везя группу голодных родственников и друзей покойного, которые предвкушали богато накрытый стол, где главным блюдом будет сам покойный, поданный
– Скажи, да - хорошо мы провели время на кладбище?
– говорил чей-то женский голос на сидении спереди.
– Да, как мы Тимоху закапывали!
– восхищенно отзывался некий баритон.
Я тоже припомнил эту жизнеутверждающую сцену - пожилой уже Тимоха, в костюме-тройке грозит пальцем из могильной ямы, смеется и кричит: -Пижоны! Ах вы пижоны! Hу давайте уже!
Мы повернулись задом к могиле, согнулись, и начали руками по-собачьи загребать землю, сбрасывая ее вниз.
– Ах вы пижоны!
– веселился Тимоха. Присутствующие падали от хохота, сучили ногами и бились в конвульсиях.
– Киньте мне хоть парафину пожевать!
– вдруг вспомнил Тимоха, но голос его умолк под очень метким броском земли прямо ему в рот.
– Пивоны!
– огрызнулся он, и больше я Тимохи не слышал.
Приехали к трем часам дня в дом-сладкий-дом дяди Славика, такой частный, двухэтажный (а задолбал я вас всех двухэтажными домами), с садом и высоким забором.
Hакрыли поляну - похоронный тамада толкнул спич, все захлопали, и начали скандировать: -ТРУП! ТРУП! ТРУП! ТРУП!
– Внесите тело!
– театрально воскликнул тамада, свет погас, и два дюжих повара втолкали в комнату столик на колесиках, на котором лежал гроб с покойником.
По периметру гроба горели свечи, создавая атмосферу чего-то торжественного и вместе с тем теплого, уютного.
– Он был хорошим человеком!
– провозгласил тамада.
– Даааа!
– завопили гости, стуча о стол вилками и ножами.
– Он был примерным семьянином, любящим отцом, нежным сыном, - продолжил тамада после опрокидывания рюмочки.
– Давай скорее, я жрать хочу!
– заорал раскрасневшийся Борька Тугоухов.
– И вот этот отзывчивый, доброй души человек покинул нас, - опустив голову, сказал тамада.
– Hа кого же ты нас покинуууууул!?
– возопила невеста покойного, обливая себя водкой из откупоренной бутылки. Зажгла спичку, поднесла к фате, и белое пышное платье охватило желтое пламя.
Охваченная огнем, она, словно факел, вскочила из-за стола и со словами "Мне нужно попудрить носик!" убежала, источая запах горелого мяса и на редкость гадких духов "Шинель номер пять", производимых на основе шосткинской кинопленки.
Тем времен гроб поставили на стол, свечи задула тетя Клуша, отличающаяся огромным красным, готовым вот-вот лопнуть и оттого полупрозрачным чирьем на носу.
Она дунула, и ее вставная челюсть вместе с фонтаном слюны полетела через весь стол, упав за вырез платья Машиновой Маши, известной фотомодели. Вот тебе и декольте.
Мне все это осточертело до тошноты, взял я скальпель, и принялся отрезать себе нескромно большой, увесистый кусок покойника. Остальные последовали моему примеру, и были весьма довольны, один только Жорден, забавный старикан, учитель французского языка, в сердцах произнес: -Черт возьми, да покойник сырой! Merde! Впрочем, через секунду старик уже отправлял себе в рот очередную порцию кишок вместе с золотыми пуговицами.
– Анекдот! Анекдот!
– звонко провозгласил тамада.
– Hе хотим, не надо!
– отозвались все.
– Все равно слушайте! Приходят латвийские стрелки к Зимнему...
– Знаем, знаем!
– устало орут гости. Тамада смущенно мямлит то ли концовку, то ли середину: -Этта не Фанни... Этта Керенский...
Я по своему обыкновению нажираюсь и падаю лицом в тарелку с салатом. Когда очнулся, виновника торжества уже съели. Черти, хоть бы пару костей оставили - у меня собака!
Вот так, собственно, я провел выходные. Думаю, на следующей неделе будем эксгумировать одного дальнего родича, накроем поляну, будет музон, танцы... Подружку свою приглашу, во.