Как я путешествовал по Алтаю
Шрифт:
— Колючехвостый? — удивился лесник.
— Да. У этих стрижей восемь перьев хвоста оканчиваются острыми шипами, как у розы. Такие шипы есть и у дятла, и он всегда упирается ими в дерево, когда долбит ствол.
— Я не против, — сказал лесник, — как вот хлопцы? Спустим доцента со скалы? — обратился он к пассажирам, которые сгрудились вокруг Антона Ивановича.
Кто-то хихикнул, оглядывая щуплую фигуру доцента:
— Умора, братцы! Лопнет печёнка либо верёвка! Нетто такой выдюжит?
— Отчего не попробовать? — сказал
Вася шикнул на зубоскалов, Апсилей вынул трубку изо рта и сказал:
— Сами-то не полезете! А человек желает! И не просто, а для науки!
— Вот именно! — оживился Антон Иванович. — Это вовсе не праздное любопытство, уверяю вас.
— Верёвочка есть? — деловито спросил Андрей Силыч.
Шофёр глухо проворчал из-под машины, потом вылез и достал верёвку.
Мы обогнули Иконостас с востока и по пологому склону полезли на вершину.
Там Андрей Силыч морским узлом завязал верёвку под мышками у Антона Ивановича и добродушно сказал:
— Будешь ты как маляр в люльке!
Антон Иванович нервно поправлял галстук и одёргивал пиджачок, руки у него дрожали. Он подошёл к острой кромке скалы, которая отвесно спускалась к воде, как стена высотного дома, и носком ботинка попробовал, крепок ли грунт.
— Гранит потвёрже чугуна будет, — успокоил Вася.
Ему очень хотелось, чтобы доцент не отступил, спустился на верёвке.
Андрей Силыч подал нам конец верёвки и велел держать.
— Будь покоен, — сказал он доценту, — морскую службу всю прошли. Вира — подымай, значит! Майна — опускай! Ну, с богом!..
Антон Иванович, чуть побледневший, повернулся к нам, стал на корточки, опустил ногу в пропасть, крякнул и тотчас скрылся за уступом скалы. Верёвка змейкой ползла за ним, пока снизу не донёсся далёкий и незнакомый голос:
— Стоп!
Апсилей заволновался, глотнул дыма не в меру и раскашлялся. Он захлестнул конец верёвки за большой валун.
— Как бы он там не перевернулся. Горяч больно, а по горам-то и не хаживал.
Я подполз к самому краю пропасти и глянул вниз.
— Что там? — спросил Андрей Силыч, который держал верёвку, откинувшись грузным телом назад и упираясь ногой в камень. Верёвка резала ему руки.
У меня закружилась голова; далеко внизу бежала Бия.
Антон Иванович, крохотный, болтался где-то над ней, птицы облепили его, как пчёлы, летали вокруг, чуть не задевая крыльями по лицу. Упёршись в скалу, он отмахивался от них, руками шарил в норе. Затем быстро спрятал что-то в карман — кажется, яйцо.
— Может, поднимать пора? — тревожно спросил Андрей Силыч.
Я крикнул вниз, и тотчас из-за скалы послышался далёкий голосок Антона Ивановича:
—
Мы дружно ухватились за верёвку и потащили. Скоро показались помятая, выпачканная пылью зелёная шляпа, затем кисти рук, следом за ними — сияющая физиономия Антона Ивановича.
Лесник одной рукой легко подхватил доцента за воротник и вытащил из-за скалы, как кутёнка. От радости, что всё обошлось благополучно, он даже шутя перекрестился. Маленькая научная экскурсия была закончена.
Вскоре машина была исправлена, и мы продолжали свой путь. Ничего особенного не случилось за этот час, но настроение у всех почему-то изменилось. Никто больше не ворчал, не торопился, и все наперебой расспрашивали Антона Ивановича о стрижах.
— Чудеса! — удивлялся шофёр. — Сколько раз езжу мимо Иконостаса, а про этих птиц и не подумал.
Что ни поворот, то красивее и красивее становилась дорога. Грозно высились над рекой седые бомы, заросшие лишайниками, накрытые зелёными шапками из кедров. Широкие, тихие плёсы всё чаще и чаще сменялись порогами, где вода кипела и пенилась.
А в машине шёл нескончаемый разговор о стрижах. Эта маленькая колючехвостая птичка почему-то стала главным событием дня…
Первая ночь в тайге
В сумерках мы отдалились от бурной Бии, которая весь долгий вечер шумела справа, обогнули утёс и выехали на плоский берег спокойной, широкой и мутной реки Лебедь.
Отблесков заката не было видно даже на самых высоких вершинах. Наступала ночь, надо было думать о ночлеге, и шофёр торопился с переправой. Да и нам надоело подпрыгивать на узкой и жёсткой скамье, глотать пыль, трясти головой на ухабах и нечаянно прикусывать язык: мы уже сидели в кузове десять часов.
— Эй, перевоз! — гаркнул Андрей Силыч, как только машина остановилась. — Максимыч! Аль заснул?
На том берегу из сторожки возле парома вышла девочка в светлом платье.
— Это вы, Андрей Силыч?
— Я, Настенька!
— Дедушка больной, а я не осилю паром перегнать. Скоро папка придёт, он в мэтээс на работе.
— Не осилит, это верно, — сказал Андрей Силыч шофёру. — У неё, брат, всего одна сила, да и та комариная!
Пассажиры, которые уже привыкли ко всяким оказиям в пути, недовольно побурчали, поохали и стали вылезать из кузова. Андрей Силыч по-хозяйски осмотрелся на полянке.
— Пришвартовались мы на долгий час. Разжигай-ка ты, Вася, костёр, покажем, чего наша тайга стоит: поилица и кормилица. Апсилея попросим нарвать кислицы для чаепития.
Вася разжёг костёр и приладил над ним медный чайник Апсилея.
— Перед чаем хорошо бы ушицы отведать! — размечтался Андрей Силыч. — Настенька!
— Эй! — отозвалась в темноте девочка за рекой.
— Щучки у вас нету?
— Нет! Поглядите в верше, может, туда чебачки понасадились. Ищите ниже переправы, возле куста.