Как я теперь живу
Шрифт:
Я рассказываю о папе и Давине-Дьяволице и о Дэмиене, дьявольском отродье. Все смеются, но видно – они мне сочувствуют. У них убыло, у нас прибыло, говорит тетя Пенн. Приятно слышать, даже если она это просто из вежливости.
Разглядываю ее украдкой, пытаюсь понять, чем она похожа на маму, с которой я, считайте, практически не успела познакомиться. Она расспрашивает про мою жизнь и внимательно вслушивается в ответы, как будто старается что-то понять. Совсем не типично для взрослых, они обычно просто притворяются, что слушают, а сами думают о другом.
Расспрашивает про папу, она
Тетя Пенн улыбается, и видно, что она пытается то ли не рассмеяться, то ли не заплакать. Смотрю ей прямо в глаза и понимаю – она на моей стороне, и, что касается меня, я этим очень довольна. Ведь моя мама, которой больше нет, – ее младшая сестра.
За обедом хватает и споров, и болтовни, но тетя Пенн больше помалкивает и наблюдает, ну, если не считать разговора со мной. Вообще-то, мне кажется, ей совсем не до нас, наверно, слишком много работы.
Все увлечены беседой, а она кладет мне руку на плечо и шепчет на ухо, вот бы мама могла увидеть, какая из тебя получилась яркая личность. Яркая? Странное словечко. Подозреваю, она хотела сказать – слетевшая с катушек. Хотя, может, и нет, не похоже, что ей нравится выдумывать про человека всякие гадости. Навидалась я таких.
Вглядывается мне в лицо и нежно убирает волосы со лба. Почему-то становится ужасно грустно, а тетя Пенн говорит серьезно и немного виновато, у меня в субботу лекция в Осло о Неизбежной Военной Угрозе, надо работать, прости меня, пожалуйста, я всего на пару дней, ребята о тебе позаботятся. Опять проклятая война, никуда от нее не деться, как от фальшивой монеты.
Я не очень-то часто вспоминаю о войне. Последние пять лет все только и делают, что болтают, будет война, не будет войны. Надоело. Уверена, тут мы бессильны, так чего зря переживать?
Размышляю я так и вдруг замечаю – Эдмунд на меня поглядывает. Странно так, будто мысли мои читает. Пытаюсь скопировать его выражение лица, как он отреагирует? А он только улыбается в ответ да глаза прикрывает. И на умного пса похож даже больше, чем обычно. Если бы вдруг оказалось, что этому малолетке тридцать пять, я бы не очень-то и удивилась.
Сегодня мой первый настоящий день в Англии, и здешняя жизнь с кузенами меня пока вполне устраивает, по-любому здесь куда лучше, чем в моем так называемом доме на 86-й улице.
Ночью слышу где-то в доме телефон. Уж не мой ли это папочка звонит сказать привет, зря я отправил единственную дочь в чужую страну из-за интриг капризной безжалостной гарпии, но я такая сонная, и так лень вставать и искать замочную скважину, чтобы подслушать разговор. Похоже, деревенский воздух на меня хорошо влияет.
5
Рано утром, путаясь в своем наполненном всякой ерундой подсознании, слышу прямо над ухом голос Эдмунда. Вставай, Дейзи! Он наклоняется надо мной, в руке зажженная сигарета, на ногах полосатые шлепанцы с загнутыми носами, как у турок. И говорит, мы идем на рыбалку.
Забываю сказать, что ненавижу рыбалку и, кстати, рыбу тоже, раз уж об этом речь.
Эдмунд за рулем, остальные набились на переднее сиденье, никто не пристегнут, потому что ремней безопасности все равно нет, Пайпер напевает незнакомую песенку на смешной мотивчик, и голосок у нее чистый, как у ангела.
Мы находим местечко у реки, оставляем джип. Айзек несет удочки, Эдмунд еду и одеяло. День не особо теплый, но я вытаптываю себе гнездышко в высокой траве и устраиваюсь на одеяле. Солнце поднимается все выше, я потихоньку согреваюсь. Эдмунд едва слышно беседует с рыбами, Пайпер напевает свою странную песенку, иногда в реке что-то плеснет или птичка высоко в небе запоет от всего сердца.
Я ни о чем не думаю, разве что об этой птичке, и тут Эдмунд шепчет мне в самое ухо, жаворонок. Я молча киваю, не стоит спрашивать, откуда он знает ответы на вопросы, которые я не успела задать. Он приносит мне чашку горячего чая из термоса и возвращается к рыбалке.
Никто ничего не поймал, только Пайпер вытащила форель и тут же ее отпустила (Пайпер всегда бросает рыбу обратно в воду, заметил Эдмунд, а Айзек по обыкновению промолчал). Лежу я такая счастливая, сесть даже и не пытаюсь, потому что ветер холоднющий, подремываю, размышляю о тете Пенн и моей прошлой жизни, вспоминаю, что такое быть счастливой.
Стоит мне хоть на наносекунду ослабить оборону, мама, как обычно, врывается в мои мысли. Она умерла, и это заставляет всех окружающих корчить кошмарные постные рожи и повторять АХ, КАК ЖАЛЬ, будто это их вина, а, по правде говоря, если бы они так не смущались, задав вполне нормальный вопрос, где твоя мама, я, может, узнала бы о ней побольше, чем просто Она Умерла, Дав Тебе Жизнь, словно так и должна поступать Настоящая Мать.
Стыд и позор, начинать свой первый день на этой планете с убийства, но что поделаешь, выбора у меня не было. Ну и кто я теперь? Убийца или Бедная Сиротка? Вполне могла бы обойтись без этих ярлыков.
Что выбираешь, удавку или веревку?
Папа живет по принципу Мы об Этом не Говорим. По-моему, с психологической точки зрения он совершенно неправ. Отец Лии работал на Уолл-стрит. В один прекрасный день он потерял 600 миллионов долларов и застрелился, так у них дома, наоборот, только о нем и говорят. Что, как любит повторять Лия, тоже не лучший выход.
Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь рассказал мне о простейших вещах – какой у нее размер обуви, красилась ли она, какая у нее любимая песня, любила ли она собак, приятный ли был у нее голос, какие книги она читала, всякое такое. Я решила расспросить тетю Пенн, когда она вернется из Осло, но, боюсь, о главном не спросишь. Правда, у меня глаза как у нее? Вы мне убираете волосы со лба так же, как мама, да? А руки у нее такие же, как у вас, – спокойные и уверенные? Успела она посмотреть на меня с таким же непонятным выражением, как у вас? И может быть, даже спросить, а ей было страшно умирать?