Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера.
Шрифт:
В деле борьбы с киберкриминалом за последние четыре года также изменилось немногое. Даже когда у пострадавшей компании имеются конкретные зацепки, дело редко доводится до наказания. Очень часто вопрос ставится так: разумно ли тратить $10–15 тыс. для расследования кражи в $1 тыс., тем более что банки зачастую возмещают жертвам их убытки. Да и на репутации компании факт утечки персональной информации клиентов сказывается очень сильно (за десять недель после сделанного компанией TJX заявления о вторжении Альберта Гонсалеса ее акционеры потеряли более $1 млрд). По этим причинам многие организации предпочитают умалчивать об инцидентах с кражей данных.
Все происходящее позволяет уверенно заявить о том, что спецслужбам никогда не удастся положить конец киберпреступности, так же как не удается полностью победить криминал и в реальном мире…
Послесловие
К сожалению, наша жизнь пишется
В зале суда всегда спрашивают: «Признаете ли вы свою вину? Раскаиваетесь ли?» — и чтобы получить меньший срок, надо со всем соглашаться. Но разве это раскаяние?! Только отсидев четыре года и довольно перебрав свою жизнь, я понял, за что мне все: и тюрьма, и муки отношений с Катей. «Как пущенный бумеранг всегда возвращается на прежнее место, — говорил мне когда-то следователь Макаревич, — так и совершение преступления предопределяет неизбежность кары. Главная причина всех преступлений мира, и киберпреступлений особенно, — в иллюзорной надежде на безнаказанность. Ты можешь воровать год, два, пять — и ни разу не попасться, но потом непременно сядешь. Потому что приговор необязательно выносится судебными инстанциями, — при этом он многозначительно посмотрел вверх, — законам жизни присуща тайная потребность в равновесии…» Не знаю, в кого или во что верит Макаревич, но он оказался прав. Я и сам недавно дорос до схожей мысли. Никакая кара в этой земной жизни не приходит к нам незаслуженно. Причем она может прийти вовсе не за то, в чем мы на самом деле виноваты. Но если перебрать жизнь, вдуматься глубоко — мы всегда отыщем то наше преступление, за которое теперь нас настиг удар. И здесь уже не спрячешься за анонимным прокси и VPN. Любой наш поступок, хороший или плохой, бумерангом возвращается к нам же. Так было всегда и во всем мире. И так оно и будет.
У Александра Солженицына во второй части «Архипелага ГУЛАГ» есть один знаковый эпизод. Во время поездки спецконвоем автор на какое-то время окунается в гущу воли, попадает на вокзал, проглядывает объявления, которые наверняка ни с какой стороны не могут его касаться, и слышит «странные ничтожные разговоры»: о том, что какой-то муж бьет жену или бросил ее, а свекровь почему-то не уживается с невесткой, а коммунальные соседи жгут электричество в коридоре и не вытирают ног, а кто-то кому-то мешает по службе, а кого-то зовут в хорошее место, но он не решается на переезд… «Ты все это слушаешь, — пишет он, — и мурашки отречения вдруг бегут по твоей спине и голове: тебе так ясно проступает подлинная мера вещей во Вселенной! Мера всех слабостей и страстей! — а этим грешникам не дано ее увидеть. Как же внушить им — прозрением? видением? во сне — братья! люди! Зачем дана вам жизнь?! В глухую полночь распахиваются двери смертных камер — и людей с великой душой волокут на расстрел. На всех железных дорогах страны сию минуту, сейчас люди лижут после селедки горькими языками сухие губы, они грезят о счастье распрямленных ног, об успокоении после оправки. В Оротукане только летом на метр отмерзает земля — и лишь тогда в нее закапывают кости умерших за зиму. А у вас — под голубым небом, под горячим солнцем есть право распорядиться своей судьбой, пойти выпить воды, потянуться, куда угодно ехать без конвоя — какие ж невытертые ноги, причем здесь свекровь? Самое главное в жизни, все загадки ее — хотите, я высыплю вам сейчас? Не гонитесь за призрачным — за имуществом, за званием: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью — не пугайтесь беды и не томитесь по счастью, все равно ведь: и горького не довеку, и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха — кому вам еще завидовать? зачем? Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердце — и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните, ни с кем из них не расставайтесь в ссоре: ведь вы же не знаете, может быть, это ваш последний поступок перед арестом, и таким вы останетесь в их памяти!..»
А мы все гонимся за «бентли» и миллионами… Видеть, как растет твой ребенок, — вот что по-настоящему важно! Семь лет тюрем и лагерей понадобилось мне, чтобы понять эту простую истину.
Десять лет своей жизни я отдал кардингу. Выйдя первый раз из тюрьмы, я не только не «завязал», но и начал рассылать спам. Сейчас я пробую себя в писательском деле. Чем я займусь завтра — неизвестно. Никто из людей ничего не знает наперед. Уверен я только в одном: ни суд, ни самый жесткий приговор, ни тюремная администрация не смогут изменить мои взгляды, если только я сам не захочу меняться.
Какие-то
напевает Шуфутинский в наушниках моего «айпода», —
Я сойду на перрон, позабытый своим городком, Я сниму свою шляпу, сниму свою мятую шляпу, Поздороваюсь с кем-нибудь, с кем-нибудь, кто незнаком, С кем не шел никогда, с кем не шел никогда по этапу. Я хочу подержать на ладонях простой виноград, Я хочу приласкать на груди свою старую маму. Я так буду там рад, я всему буду рад, очень рад И не стану тянуть ни туза, ни пиковую даму. А этапы идут на восток, все идут на восток, И мелькают одно за одним все похожие лица, От страны лагерей материк так далек, так далек, Да Охотское море свинцовым туманом дымится. Я не знаю, за что навсегда полюбил Магадан И в Нагаевской бухте затертые льдинами баржи. Так зачем же порой достаю из-под нар чемодан? Я до времени стал суетлив и, наверное, старше. Не хочу я в бараке ни с кем ни про что говорить, Мы с годами становимся здесь донельзя молчаливы. Но ночами встаю и все чаще иду покурить, И спиной остро чувствую боль чьих-то взглядов пытливых. И не скрыть от себя, и не скрыть этот липкий испуг, Что навеки повязаны все в белом чертовом круге… Но мне надо на юг, мне так надо, так надо на юг, Я хочу умереть, я хочу умереть лишь на юге. Ах, какой белый снег, ах, какой белый снег за окном, Ах, какой белый снег…Исправительная колония № 8, г. Орша, март 2012 года.
Выражение признательности
На написание этой книги у меня ушло более трех лет. Все это время меня поддерживали моя мама, а также мои друзья Саша Сорока, Валентин Сюльжин и Таня Анюкова. Я бесконечно благодарен всем им и хочу выразить особую признательность моей теще Людмиле Казакевич за ее письма, что поддерживали меня в тюрьме и зоне, моему брату Дмитрию — за незримое одобрение всех моих начинаний и моему лучшему другу Николаю — никто из людей не сделал для меня больше, чем он.
Благодарю Алексея Кузьменкова (mastak.by) за работу над оформлением книги, художника Андрея Дубникова (dubnikov.com) за зарисовки из зала суда, моего университетского приятеля Вадима Шмыгова, который оказывал мне помощь в сборе материала для книги и заряжал оптимизмом, Сергея Жукова, Boa, Бигбаера, а также порталы securitylab.ru и pritchi.ru.
Выражаю признательность коллективу русской версии журнала Forbes за вдохновение и идеи, которые я не раз черпал в их материалах, колумнистке wired.com Ким Зеттер, корреспонденту «БелГазеты» Елене Анкудо, автору отличной книги «Kingpin» Кевину Паулсену и американскому писателю Роберту Грину, чьи книги «48 законов власти» и «33 стратегии войны» помогли мне поверить в свои силы.