Какое надувательство!
Шрифт:
Проходя через гостиную, я наткнулся на Грэма — он читал рецензии на новые фильмы.
— Хорошо съездили? — спросил он, не отрываясь от газеты.
— Очень славно, спасибо.
— Вовремя вы. Ливанет с минуты на минуту.
— Похоже на то.
— Я сейчас вашу рецензию читал.
— Вот как?
— Весьма загадочно.
Минут двадцать я полежал на кровати Джоан, недоумевая, что он имел в виду. Загадочно? В том, что я написал, ничего загадочного не было. На самом деле я изо всех сил постарался выразиться как можно яснее. Если уж на то пошло, то загадочен сам Грэм. Свою статью я знал наизусть и теперь фразу за фразой мысленно перебрал
Грэм смотрел в гостиной местные новости. Я взял валявшуюся газету и открыл на своей рецензии, с удовлетворением отметив, что ее поместили на верх полосы так, что она сразу бросалась в глаза.
— Не понимаю, что в ней загадочного, — сказал я, прочтя первый абзац про себя и еще раз восхитившись спокойным сарказмом, с которым удалось изложить нехитрый сюжет книги.
— Послушайте, да какая разница? — отозвался Грэм. — Это ж просто рецензия, черт возьми. Я просто не понял, на что вы намекаете.
— Мне кажется, это совершенно очевидно. — Я уже перешел ко второму абзацу, где мой тон становился ощутимо ледяным. Воображаю, как к этому месту у объекта моей критики от мрачных предчувствий шерсть встала дыбом.
— Там у вас явно какая-то умная метафора или фигура речи, в которую я не въехал, — сказал Грэм. — Но ваши столичные друзья наверняка ее оценят.
— Я совершенно не понимаю, о чем вы. — Тем временем я не мог сдержать улыбки от некоторых выпадов третьего абзаца. На бумаге они выглядели еще безжалостнее.
— То есть я хотел сказать — к чему вы вообще клоните? — продолжал Грэм. — К тому, что парень никогда не напишет хороший роман, потому что у него словесный понос?
Я резко поднял голову.
— Что?
— Последняя фраза. Что она значит?
— Послушайте, все очень просто. Он совершенно явно старается написать фантастически смешную, злую, сатирическую книгу, но ему это никогда не удастся, потому что ему недостает необходимого… — Я уже открыл было рот, чтобы зачитать в подтверждение это слово, когда увидел, что они напечатали. От изумления кровь застыла у меня в жилах — одно из тех мгновений, когда реальность — вполне буквально — настолько кошмарна, что поверить в нее невозможно. Я невольно скомкал газету и швырнул ее через всю комнату.
— Какие скоты!
— Что случилось? — воззрился на меня Грэм.
Какое-то время я не в силах был ответить — просто сидел и грыз ногти. Потом сказал:
— Задор. Вот что я написал. Ему недостает необходимого задора.
Грэм подобрал газету и снова прочел последнюю фразу. На лице его проступила улыбка.
— Ах, задо-ор…
Он хмыкнул, потом хмыкнул еще раз, хохотнул — и вот уже смех перешел в неудержимый, оглушительный хохот, сменившийся маниакальным ржанием. Из кухни, как всегда боясь пропустить шутку, выскочила Джоан.
— Что случилось? — спросила она. — Что смешного?
— Ты по… погляди. — Грэм протянул ей мятую газету, пытаясь выдавить сквозь смех что-то членораздельное. — Погляди на рецензию Майкла.
— И что в ней? — Нахмурившись, Джоан пробежала глазами статью, но удержаться от слабой улыбки предвкушения все-таки не смогла.
— По… последнее слово, — ловил воздух ртом Грэм. — Посмотри на последнее
Джоан посмотрела, но яснее ей не стало. Она глянула на меня, потом на Грэма, потом снова перевела взгляд с Грэма на меня. Разница в наших реакциях озадачивала еще больше.
— Не понимаю, — наконец сказала она, прочитав фразу еще раз. — Что вообще может быть смешного в запоре?
Ужин снова прошел подавленно. Мы ели рагу из фасоли, на десерт — ананасное желе; жевали все, казалось, громче обычного; молчание прерывалось лишь вялыми попытками Джоан начать хоть какой-то разговор, да спазмами хохота Грэма, которые он сдерживал с большим трудом.
— И все-таки я по-прежнему не вижу, что в этом смешного, — произнесла Джоан после четвертого или пятого приступа. — Казалось бы, в такой известной национальной газете должны быть нормальные корректоры или кто-нибудь. На твоем месте, Майкл, я бы им в понедельник показала, где раки зимуют.
— А что толку? — сказал я, гоняя по тарелке одинокую фасолину.
Ливень хлестал в окна все сильнее, а когда Джоан положила всем по добавке желе, сверкнула молния, следом за которой оглушительно громыхнуло.
— Обожаю грозы, — сказала Джоан. — Такая особая атмосфера.
Когда стало ясно, что остальным к этому наблюдению добавить нечего, она оживленно поинтересовалась:
— А вы знаете, что мне больше всего хочется делать в грозу?
Я решил не гадать; так или иначе, ответ оказался сравнительно невинным.
— Есть отличная игра — „Ключик“ [84] . С нею ничто не сравнится.
К этому времени сопротивляемость наших организмов почему-то упала, поэтому, когда тарелки убрали, мы ни с того ни с сего разложили на обеденном столе доску и принялись возбужденно распределять роли. В конце концов Фиби досталась мисс Скарлет, Джоан — миссис Пикок, Грэму — преподобный Грин, а мне — профессор Плам.
— Теперь вообразите, что мы все застряли в этом огромном старом поместье в глухомани, — сказала Джоан. — Совсем как в том фильме, Майкл, о котором ты мне постоянно рассказывал. — Она повернулась к остальным и пояснила: — Когда Майкл был маленьким, он посмотрел кино об одном семействе — ненастной ночью их всех убили в старом полуразрушенном особняке. На Майкла этот фильм произвел большое впечатление.
84
Популярная настольная игра „Cluedo“ (прежнее название — „Murder and Magic“), в которой от 2 до 6 гостей доктора Блэка ненастной ночью пытаются разгадать, кто, в какой из комнат и каким орудием убил их хозяина и перенес его труп в погреб.
— В самом деле? — Как истинный синефил, Грэм моментально навострил уши. — Как назывался?
— Вы о таком не слыхали, — сказал я. — Английский фильм, и снимали его отнюдь не марксисты-интеллектуалы.
— Ух, какие мы обидчивые.
Джоан принесла пару подсвечников, один поставила на стол, другой — на камин и выключила свет. Мы едва могли различить, что делаем, но эффект, надо сказать, оказался уместно зловещим.
— Ну, готовы?
Можно было начинать — Джоан, Грэм и Фиби отгородили себе на столе участки поставленными на попа раскрытыми книгами, чтобы соседи не могли заглянуть в их карточки, где они отмечали подозреваемых в убийстве, а я нет. Что и говорить — первым это заметил Грэм.