Какое надувательство!

Коу Джонатан

— Избран? Кем?

— Табитой Уиншоу, разумеется. Теперь слушайте внимательно. Ханрахан даст вам запасные ключи от моей квартиры, и все значимые бумаги вы найдете в верхнем ящике моего стола. Ко мне на квартиру вы должны отправиться как можно быстрее и хорошенько эти бумаги изучить. Первое, что вы найдете, — письмо Табиты в „Павлин-пресс“, датированное двадцать первым мая тысяча девятьсот восемьдесят второго года, где впервые выдвигается предложение написать книгу о ее семействе. И сразу же возникает вопрос: как она вообще узнала о существовании этого издательства?

Ответ на этот вопрос оказался довольно прост и не потребовал ничего хитроумнее изысканий в пестрой истории предпринимательской карьеры

Макгэнни. Я обнаружил документы, предполагающие, что за последние тридцать лет при его участии было создано не менее семнадцати компаний. Большинство из них прошло через процедуру банкротства, а некоторые стали предметом уголовных разбирательств, связанных с налогообложением. Макгэнни управлял ночными клубами, фармацевтическими корпорациями, службами знакомств, страховыми конторами, курсами заочного обучения и в конце концов объявил себя литературным агентом; вне всякого сомнения, именно это и подтолкнуло его к мысли основать „Павлин-пресс“. Макгэнни понял, что существует целый класс людей из числа самых наивных и беззащитных членов общества, которые так и просят, чтобы их облапошили, и люди эти — начинающие, но бесталанные авторы. Судя по всему, одним из предприятий Макгэнни в середине семидесятых годов была сеть залов для лотереи бинго; сеть эта попала на карандаш к властям Йоркшира, а равно и других мест. И взялся защищать его в том деле не кто иной, как наш старый знакомец Гордоног — поверенный самой Табиты Уиншоу; он и продолжал вести юридические дела Макгэнни до самой своей безвременной кончины — насколько мне удалось выяснить, в 1984 году. Вот и наше недостающее звено: Табита обращается к Гордоногу и просит его найти подходящего издателя, и кудесник Праудфуд предоставляет ей такого человека.

Кроме того, Гордоног наверняка знал, что предложение Табиты будет принято, поскольку финансовое положение компании в то время было весьма безнадежно. Это вы сможете увидеть сами из годового отчета, который я предусмотрительно включил в свои трофеи. Итак, к уже доказанной готовности Макгэнни заниматься нещепетильными сделками добавьте финансовую неуверенность, и вы увидите: едва ли можно было ожидать, что он откажется от щедрого предложения Табиты. И он даже глазом не моргнул, как на его месте сделало бы большинство людей, по поводу ее единственного необычного условия. — Финдлей остро взглянул на меня. — Вы, разумеется, догадываетесь, каково оно?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею.

Финдлей рассмеялся сухо и натянуто.

— Судя по письму, она настаивала — настаивала, подчеркиваю, — что книга может быть написана только вами, и никем больше.

Звучало совершенно бессмысленно.

— Но это же абсурд. Я не знаком с Табитой Уиншоу. А в тысяча девятьсот восемьдесят втором году мы даже… не знали о существовании друг друга.

— Ну, о вашем она, очевидно, знала.

Финдлей откинулся к стенке и принялся рассматривать свои ногти. Ему явно нравилось, в какое смятение повергла меня его информация. Через некоторое время он холодно заметил — причем больше из озорства, как я подозреваю, нежели по какой-то иной причине:

— Вероятно, ее ушей достигли слухи о вашей литературной репутации, Майкл. Она могла прочесть рецензию на один из ваших романов, вызвавших восхищение широкой публики, и решила, что без услуг именно такого человека она никак не сможет обойтись.

Я едва обратил внимание на его замечание: мне пришло в голову несколько новых вопросов, причем весьма неприятного свойства.

— Да, но послушайте — я ведь уже рассказывал вам, как получил эту работу. Там была эта женщина, Элис Гастингс, мы познакомились с нею в поезде, достаточно случайно.

— Достаточно преднамеренно. Мне кажется, вы это поймете. — Финдлей извлек откуда-то зубочистку и теперь выковыривал

грязь из-под ногтя на большом пальце.

— Да я прежде в жизни ее не видел.

— А после?

— Вообще-то нет — по крайней мере, мы не разговаривали.

— Весьма любопытно, не так ли? Сколько — восемь лет вы имеете дело с этой фирмой…

— На самом деле, — занял я оборонительную позицию, — я заметил ее около офиса несколько месяцев назад — она выходила из такси.

— Я, кажется, припоминаю, — сказал Финдлей, ткнув в мою сторону зубочисткой, — что, рассказывая мне свою историю, вы кратко описывали эту женщину.

— Да — длинные темные волосы, длинная хрупкая шея…

— …и лицо как у лошади.

— Неужели я говорил о ней именно так?

— Значит, просто лошадиное. Эта деталь особенно запала мне в память. Или, скорее, именно эта деталь всплыла у меня в памяти, когда я ночью вломился в дом и впервые увидел фотографию, — он поднес зубочистку прямо к моему носу, — самого Макгэнни.

— О чем вы говорите?

— Вам известно, что Гастингс — девичья фамилия жены Макгэнни?

— Нет — откуда?

— А что у него есть дочь по имени Элис, актриса?

— Да, это я вообще-то знаю.

— И вы знали, что ее зовут Элис?

— Я знал, что она актриса. Когда я был в издательстве в последний раз, несколько месяцев…

Я замолчал.

— В тот самый день, — предположил Финдлей, — когда вам показалось, что вы видели выходившую из такси мисс Гастингс?

Я ничего не ответил — просто встал и подошел к окну.

— Если имя Элис Макгэнни, — продолжал Финдлей, — неизвестно в широких театральных кругах, то единственно потому, что актерская карьера этой дамочки — насколько я понял из ее резюме — упорно отказывалась идти в гору. Она дублировала, репетировала, ассистировала, у нее были проходные роли, роли с одной репликой и без всяких реплик. А между этими триумфами она попадала в центры реабилитации для наркоманов и выписывалась из них, а также позировала обнаженной для одного из самых непристойных журнальчиков в своей области. (В сейфе у Макгэнни хранился один его номер, который я прихватил с собой, чтобы оказать любезность вам: мне он, боюсь, совершенно без надобности, однако я слыхал, что такие вещи иногда способны доставить некоторый frisson [98] тем, кто разделяет ваши довольно прискорбные и банальные наклонности.) Посему едва ли удивительно — учитывая все вышесказанное, — что она неоднократно была вынуждена заимствовать крупные суммы денег у отца; а в тот раз, осмелюсь предположить, даже не возражала сыграть ради него небольшую роль — при условии, что ее устроит гонорар.

98

Здесь: трепет возбуждения (фр.).

Я по-прежнему стоял у окна. Его пробили в стене достаточно высоко, чтобы я не мог увидеть ничего снаружи, но мне и не хотелось: мысленный взор мой был устремлен на нашу встречу в вагоне поезда столько лет назад. Я прокручивал ее в уме снова и снова — ускоренной перемоткой вперед и назад. Каким-то образом они, очевидно, выяснили мой адрес — вероятно, у Патрика или у моего литературного редактора в газете, — а потом Элис, должно быть, следила за квартирой несколько часов, возможно, даже день или два, пока я сидел и писал свою бесценную рецензию… Затем последовала за мной до станции подземки, доехала до Кингз-Кросс… Потом та дурацкая история о поездке к сестре в Кеттеринг, для чего ей не понадобился чемодан. Как же я мог повестись на такое? А точнее, что именно ослепило меня?